Роджер открыл рот, чтобы заговорить, и закрыл его. Эта комната, подумал он, когда-то была наполнена волшебством. В течение последних месяцев каждый день Роджер с нетерпением ждал приближения вечера, когда мог прийти к Сьюзен. Он был не в состоянии писать, работать или думать о чем-нибудь, кроме Сьюзен. Роджер вспомнил, как кровь пульсировала в венах, когда он подходил к ее дому. Вспомнил невыносимый экстаз от объятий с этой женщиной, ее почти распутных действий во время занятий любовью. Книга была забыта, Терренс был забыт, Лиз Холбрук была забыта; не осталось ничего, кроме магии Сьюзен. Теперь, когда она разговаривала с ним с таким равнодушием, с оттенком злой насмешливости в голосе, каждое слово ранило, точно глубокая ножевая рана. И во рту Роджер чувствовал горький вкус страха. Сьюзен была потеряна для него; Лиз была потеряна; его карьера пропала. Что он делал, когда весь мир рушился под его ногами?
— Конечно, я уеду из Бруксайда, — сказал он. — Я не смогу здесь жить, когда рядом Терренс.
— Совершенно нелепые мысли, — холодно произнесла Сьюзен. — Терренс — твой издатель. Он в тебя верит. Он может помочь тебе, чтобы работа над романом снова пошла. Но это твоя жизнь, Роджер. Можешь делать с ней все, что тебе угодно.
— Нельзя это все закончить, Сьюзен, как… как будто закрыть книгу! — воскликнул он.
— А почему бы нет? — спросила она, пристально глядя на него через краешек стакана с коктейлем.
— Тебе вообще было все равно, это так, Сьюзен? Совершенно все равно!
— Мой дорогой Роджер, я приняла все, что ты мог предложить, с удовольствием, даже с благодарностью. Теперь все кончено. Если бы ты не относился к этому как желторотый юнец, я бы вспоминала о встречах с тобой с удовлетворением. Но твое поведение очень утомляет меня, дорогой. Очень утомляет!
Роджер выбил трубку о подставку для дров. Лучше делать что-нибудь руками, чем позволить ей заметить, как они трясутся.
— Что ж, пожалуй, это все, — сказал Линдсей, выпрямившись. Его глаза пробежались по комнате, словно он видел ее в последний раз. — Могу ли я, Сьюзен, сделать что-нибудь для тебя, прежде чем уйду?
— Можешь перестать выглядеть, словно христианский мученик на арене в римском амфитеатре.
IV
Роджер Линдсей потащился по дороге к городу, уткнув подбородок в мягкий воротник своего овчинного полушубка. Солнце уже село за холмы, оставив пурпурный отсвет на их заснеженных вершинах. Как всегда, едва солнце зашло, стало ужасно холодно. В домах, стоявших вдоль дороги, зажглись окна. Их теплая желтизна отдавала уютом, звала к себе.
Роджер не сводил глаз с дорожной колеи, но не потому, что дорога была ухабистой. Покидая дом Сьюзен, он не смотрел ни вправо, ни влево, поскольку ему казалось, что люди глядят на него из-за штор в своих домах. Он пытался убедить себя, что такое ощущение — всего лишь результат невроза от чувства вины, но это не получалось. Люди смотрели на него, он был уверен, и думали о нем. Сегодня до наступления ночи уже все узнают, что Терренс возвращается домой, и будут облизываться в предвкушении того, что называют «интересной ситуацией». Станет ли Терренс играть роль разъяренного супруга, когда приедет домой и услышит то, что ему суждено услышать? Или молодой Линдсей бросится наутек, поджав хвост, чтобы уйти от расплаты? А как насчет Сьюзен? А Лиз Холбрук? Ему чудились голоса, приглушенные ветром, который внезапно погнал над сугробами по краям дороги маленькие снежные вихри: «А как насчет Лиз Холбрук?»
Роджер вспомнил, как приехал в Бруксайд чуть меньше года назад. Терренс Вейл подыскал для него маленький коттедж возле поселковой площади — идеальное жилье для холостяка, который мог позволить себе пользоваться услугами уборщицы дважды в неделю. Роджер мог себе такое позволить, поскольку деньгами его снабдил Терренс.
«Я хочу, чтобы тебя ничего не заботило, — сказал тогда Вейл. — Просто работай, и все».
Терренс, темноволосый, живой, с его невероятными взрывами энтузиазма, казался Роджеру богом. Он обладал богатством, красавицей женой, прекрасным домом, процветающей издательской компанией, которая для него была в большей степени увлечением, нежели серьезным делом. Казалось, все, за что ни брался Терренс, получалось на славу и добавляло ему процветания. Во время войны он служил в разведке на Дальнем Востоке. Шесть месяцев назад его попросили вернуться в Китай для участия в миссии, организованной государственным департаментом. Он был авторитетным, удачливым, динамичным. Его остроумные высказывания вовсю цитировали обозреватели бродвейских хроник. Терренс достиг всего, по мнению Роджера, о чем может мечтать мужчина.