— Вещи, — исправился Уит, его губы дрогнули. — У тебя так много вещей.
Он притянул меня ближе, пока я не оказалась прижата к его большому телу, что заставило меня запротестовать. Он посмотрел на меня сверху вниз, и уголки его рта сардонически изогнулись.
— Я не собираюсь приставать к тебе за этой колонной, Оливера. Я просто не хочу, чтобы тебя заметили.
Мои щеки запылали от жара.
— Я так и подумала.
— Конечно, моя невинная малышка.
— Вряд ли сейчас подходящий момент для шуток.
Он взял меня за руку.
— Давай попробуем.
— Если дядя Рикардо нас заметит, то устроит сцену, — предупредила я. — Твой слух никогда не восстановится.
Он вгляделся в толпу. Мой дядя находился в самом центре, словно на подсознательном уровне понимая, что ему необходимо занять позицию у главной лестницы. Но, по крайней мере, он стоял лицом ко входу в вестибюль, повернувшись спиной к месту, куда нам нужно было проскользнуть.
— Повторяй за мной и не делай глупостей, вроде обморока.
— Я никогда в жизни не падала в обморок, — сказала я самым надменным тоном, на который только была способна.
Он повел меня мимо колонны, и мы медленно стали пробираться сквозь толпу. Уит внимательно следил за моим дядей, а я внимательно следила за своим мужем.
Мужем.
Я поклялась, что никогда к этому не привыкну.
Он резко остановился и жестом велел мне держаться позади. Мы замерли у группы из четырех египетских бизнесменов, за их высокими головными уборами спрятался Уит. Они дымили сигарами, обсуждая цены на хлопок. Сквозь зазоры между людьми я уловила лихорадочный взгляд дяди, блуждающий по помещению. Он выглядел просто ужасно со впалыми щеками и покрасневшими глазами, отчего мне самой захотелось вернуть его в постель. Но тут я вспомнила его требование немедленно покинуть страну.
Мое сочувствие испарилось.
Уит сжал мою руку, и мы двинулись вперед, петляя и пригибаясь, словно фигуры на огромной шахматной доске. Один шаг вперед здесь, два шага в сторону там. Улучив момент, чтобы спрятаться за огромным растением в горшке, и его пышными листьями, мы наконец достигли подножия лестницы. Уит заглянул в коридор, ведущий в обеденный зал.
— Я скоро вернусь, — сказал он перед тем, как убежать.
Я, разинув рот, смотрела ему вслед, прикрываясь роскошной занавеской, обрамляющей арочное окно. Я выглянула из-за плотной ткани с вышивкой как раз вовремя, чтобы увидеть, как мой дядя опускается в кожаное кресло одной из ниш. Он наклонился, подобрал брошенную газету и стал лениво листать страницы.
Я задернула занавеску, тяжело дыша. Куда делся Уит? И действительно ли именно сейчас ему было необходимо отлучиться по делам? Неужели это не могло подождать…
— Я вижу мыски твоих туфель, — раздался веселый голос. Уит откинул занавеску. В левой руке он держал бутылку темно-зеленого цвета, оттенок, который напоминал мне глаза Эльвиры, когда она сердилась. Я присмотрелась и поправила себя. В его руках была дорогая бутылка шампанского Veuve Clicquot 1841 года. Улыбаясь, мы поднялись наверх, но я могла думать только о том, что иду рядом со своим мужем.
Теперь мы принадлежим друг другу.
Я украдкой посмотрела на него, уверенная, что мне привиделся весь этот вечер. Его русые волосы, которые никак не могли определиться: рыжие они или каштановые; мощная линия плеч и голубые глаза, то серьезные, то озорные, то покрасневшие.
Уит бросил на меня косой взгляд.
— Из нас получилась хорошая команда, Оливера.
— Это кажется нереальным, — пробормотала я, когда мы поднялись на третий этаж.
— И все же мы здесь, — Уит взял меня за руку. Когда его теплая ладонь коснулась моей, я вздрогнула. — Уже жалеешь обо всем?
— Спроси меня об этом завтра.
Мы подошли к моему номеру, и я тупо уставилась на дверь, только сейчас осознав, что наступил момент после свадьбы. Уит прислонился к дверной раме, его взгляд скользил от моего лица до стоп. Он никогда не смотрел на меня так пристально. Я чувствовала себя обнаженной под его взглядом. Мы все еще держались за руки, но ни один из нас не спешил взяться за ручку.
— Мы поспешили со свадьбой, — мягко сказал он. — Сегодня нам больше не нужно спешить.
Мои щеки залила краска, и я переступила с ноги на ногу, напряженно размышляя. На то были практические причины. Исправить то, что мы сделали, было невозможно. Будь в нашем плане слабое место, мой дядя бы его обнаружил.
— Когда мы обо всем расскажем моему дяде, — медленно начала я. — Первое, что он сделает, это потребует аннулирование брака.