— Лорд Уитфорд Саймон Хейс.
— Я никогда не буду называть тебя лордом Сомерсетом.
Уит вздрогнул.
— Если ты когда-нибудь это сделаешь, я уйду.
Я думала об Уите как о солдате, сражающемся вопреки всему, чтобы спасти друга, несмотря на прямой приказ. Даже в отношении Рикардо он проявлял врождённую преданность, порой доходящую до абсурда, но это происходило только тогда, когда он не отвечал на мои вопросы.
Я наклонилась вперед и ущипнула его за ухо.
— Ты бы никогда не ушел от меня.
Все следы игривости покинули его лицо, словно кто-то задул свечу, оставив только дым.
— Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы говорить так уверенно?
— Возражайте сколько угодно и так громко, насколько только способны, мистер Хейс, но вам не скрыть от меня своих достоинств.
— Я совершил много бесчестных поступков, Инез, — тихо сказал он.
— Кто-нибудь говорил, что ты очень строг к себе?
— А кто-нибудь говорил тебе, что опасно верить в лучшее в людях? — возразил он.
— Ну, я думаю, что под всем этим цинизмом таится глубокая любовь. И верность. И доброта, — добавила я, потому что не смогла сдержаться.
Уит рассмеялся.
— Я вовсе не добрый, Инез.
— Ты мог бы таким стать, — упрямлюсь я. — Ты уже такой.
Лицо Уита исказилось в притворном испуге, и он ущипнул меня за ногу, я попыталась вывернуться, но он крепко меня держал, одной рукой обхватив за талию, а другой придерживая мои ноги. Платье сбилось вокруг лодыжек. Я никогда не думала, что окажусь в таком положении. Мы погрузились в привычный ритм беседы, — стремительный вальс с десятками крутых вращений. У меня перехватило дыхание, и я ощутила странную уверенность в себе. С Уитом легко оставаться самой собой.
— По-настоящему я был добр только к одному человеку.
Он притянул меня ближе.
— Только к одному? — я медленно покачала головой. — Позволю себе не согласиться.
Уит слегка улыбнулся.
— Я признаю, что, возможно, был добр к тебе пару раз.
Больше, чем пару раз.
— Какая щедрость, — я делаю паузу. — О ком ты говорил?
В ответ он наклонился и коснулся своими губами моих губ. Его аромат витал между нами, похожий на смесь свежего воздуха и терпких апельсиновых долек.
— Значит, мы закончили с разговорами? — спросила я, затаив дыхание.
Он отстранился, чтобы встретиться с моим взглядом.
— Я хочу больше узнать о тебе. О твоей семье.
Так, я рассказала ему. О долгих годах в ожидании возвращения родителей из Египта; о моей тете с ее строгим нравом; о кузине Амаранте, которая всегда знает, как себя вести, чтобы быть образцовой леди; а также об Эльвире. Она была моей любимицей. Моим человеком. Каждый раз, когда я оглядывалась, она была рядом. Она видела во мне все самое лучшее, и я думала, что мы будем жить поблизости друг с другом, коллекционируя котят, которые повзрослев стали бы наглыми котами.
Я никогда не забуду момент, когда потеряла ее. Тот самый момент, когда она еще дышала, а через секунду обезображенная упала замертво. Неузнаваемая. Ее ошибка заключалась в том, что она следовала по моим стопам и тайком отправилась в Египет, как это сделала я. Но я приехала в поисках ответов, а Эльвира искала меня. Как всегда. Теперь, оглядываясь назад, я больше ее не нахожу.
Уит осторожно вытер слезы с моих щек. Я и не заметила, как начала плакать. Я потеряла ее менее недели назад, но мне уже казалось, что прошла вечность. Я ненавидела, что дни продолжат неизбежно идти, все больше отдаляя меня от момента, когда я была с ней в последний раз. Дни превратятся в месяцы. Месяцы в годы. Годы станут десятилетиями. И время будет беспощадно, потому что оно заберет мои воспоминания и размоет их, пока я не забуду детали, которые делали Эльвиру Эльвирой.
— Если бы я потерял Арабеллу, я был бы безутешен, — прошептал он.
— Арабеллу?
— Это о ней я говорил.
— Твоя сестра, — сказала я, вспоминая. Почти взрослая девушка, которая любит рисовать акварелью и обладает врожденным любопытством. Она была похожа на человека, с которым я хотела бы подружиться. Я представляла ее с таким же цветом волос, как у него, и такими же светло-голубыми глазами.
— Моя сестра, — подтвердил он. — Лучшая из всей семьи и самая милая. Она, как колибри, порхает по дому, смешит слуг, очаровывает животных, рисует акварелью, словно ей самое место на страницах сказок братьев Гримм. Мы ее не заслуживаем. — Его лицо помрачнело. — Нет ничего, чего бы я не сделал для нее.
— Добрый и верный, — размышляла я.
Он закатил глаза.
— Если ты приняла решение, его уже не изменить, не так ли?