Небо, чисто выметенное свежим ветром с Северного моря, было необычно ясным и звездным. Городские улицы лежали тихие и пустынные. Девлин чуял запах горячего масла от фонарей, оставленных гореть на крыльце парадного входа, слышал отдаленный оклик сторожа: «Час погожей ночи, и все спокойно!».
Виконт держал бокал с бургундским, но даже не пригубил вино, понимая с безропотным смирением, что перед ним всего лишь первая из нескончаемой вереницы одиноких ночей. Он был молодым мужчиной, со всеми потребностями здорового молодого мужчины и женой, являвшейся таковой только по названию. Другой мог бы воспринять сложившуюся ситуацию, как разрешение пренебречь брачными обетами – но не Себастьян.
И все же Девлин не ожидал преследующих его сейчас мыслей и образов. Запавшее в память тепло женской плоти под его телом в тот обреченный день. Пробудивший воспоминания легкий аромат крахмала и жимолости. Мерцание утреннего солнца на округлостях груди, когда взгляды жениха и невесты через всю часовню встретились и Геро неожиданно взволнованно вдохнула.
Себастьян поднес бокал к губам и замер, повернув голову. Он уловил звук открывшейся в отдалении двери, мягкие шаги в холле. Дверь в его спальню медленно отворилась, и мисс Джарвис – нет, напомнил он себе, его жена, новоиспеченная виконтесса Девлин, – встала на пороге.
На ней была только тоненькая ночная сорочка. Босые пальчики зябко поджимались на холодном полу, глаза в темноте казались черными и огромными.
– Если не хочешь, чтобы я была здесь, – заговорила Геро, – просто скажи.
Ветер надул парусами оконные занавеси и растрепал распущенные волосы новобрачной. Отставив вино, Себастьян приблизился. Если нагота супруга и смутила или испугала Геро, она ничем не выдала своего замешательства. Он вдохнул знакомый аромат, и жена подняла к нему лицо.
Девлин накрыл ее губы своими и почувствовал, как ее ладони скользят по его обнаженной спине, привлекая ближе. Запутавшись пальцами в русых локонах, поглаживая нежную кожу под подбородком, он углубил поцелуй. Геро прижалась к нему, и Себастьян ощутил теплую, неожиданно знакомую упругость ее тела, небольшую, высокую грудь, слегка округлый живот, а когда уткнулся лицом в ее шею – цветочный аромат волос.
Геро переплела свои пальцы с пальцами мужа и пошла с ним к постели. Себастьян заглянул в серые глаза, увидел, как ожидающе приоткрылись губы. Протянув руку и с удивлением обнаружив, что пальцы дрожат, он сбросил узкие бретельки сорочки.
– Когда одежды с плеч ее упали, – с улыбкой тихонько продекламировал Девлин, – и руки тонкие меня к груди прижали…[53]
Геро прервала стихи поцелуем, и Себастьян опустил ее на прохладные простыни, приминая своим телом. Ветер наполнил комнату запахом далекого моря и сообща с луной окружил новобрачных странными танцующими тенями.
Девлин едва улавливал цокот лошадиных копыт и грохот проезжающих по мостовой колес, потому что весь его мир сейчас сузился до шелковистых волос, ласкающих его кожу, жаркого приглашения стройных ног, охвативших его бедра, и нежного удивления, с которым жена прошептала: «О, Себастьян…»
ОТ АВТОРА
Как ни трудно поверить этому в наш век почти мгновенной связи, но весть об объявлении 18 июня 1812 года Соединенными Штатами войны Великобритании достигла Лондона лишь 29 июля – да и то не официально. Судно «Балтимор Мери», которое в книге «Где танцуют тени» принесло эти новости почти на две недели раньше, является плодом моего воображения.
Дипломатические интриги лета 1812 года, составляющие фон этого романа, происходили в действительности, но были гораздо сложнее, чем показано здесь, так как в них участвовали еще и Австрия с Пруссией. Англия на самом деле подкупала шведов золотом и обещала им Норвегию – бывшую в то время частью Дании – взамен Финляндии, перед этим отнятой у Швеции Россией. Российский царь действительно добивался – и безуспешно – деятельного союза с англичанами.
Ричард Тревитик пустил паровой дилижанс из Холборна до Паддингтонского вокзала в 1803 году, а в 1808 году построил свой паровой цирк в Блумсбери. Описанный здесь паровой аттракцион 1812 года – мое собственное изобретение.
Антонаки Рамадани – реальная историческая личность, хотя на самом деле он был не послом Блистательной Порты, а всего лишь временным поверенным в делах. Ясмина Рамадани придумана мной. Упоминаемая тотальная слежка за иностранными дипломатами – особенно за послами – при Сент-Джеймсском дворе действительно имела место.
53
Себастьян цитирует строки известного английского поэта эпохи Возрождения, сэра Томаса Уайетта (1503 – 1542). Именно Уайетт первым в английской литературе обратился к сонету (под влиянием творчества Петрарки).