В любом случае, сейчас я уже не смог бы повернуть время вспять и что-либо исправить, жизнь ведь не перепишешь; не сотрёшь прошлое и не заменишь его на более радостные события, остаётся только мириться и двигаться дальше, ища возможность написать такое сегодня, которое станет прекрасным завтра с этим его «долго и счастливо». И поэтому, собравшись с мыслями, я должен был взять себя в руки, чтобы пережить предстоящие несколько недель в родительском дома, которые будут не из лёгких, в этом я был уверен точно.
Не успел я прилететь, уже чувствовал, как моим нервам требовалась передышка, мало того, что перелёт был до неприличия долгим (четырнадцать с половиной часов — это вам не шутки), и все, о чем я мечтал — провалиться в долгий и непробудный сон, потому что в самолёте поспать особо не удалось из-за мыслей, что кружили роем в голове и не давали тем самым ни на секунду сомкнуть глаз; но, предвидя, что дома меня минимум будут ждать семейный ужин и разговоры по душам (скорее допрос не хуже, чем под пристальным взглядом прокурора), отдохнуть я смогу не раньше, чем окажусь снова в своей квартире в штатах. Где и как ловить на время пребывания в Сеуле хотя бы призрачное спокойствие, я ни имел никакого понятия, а оно мне было позарез как необходимо, потому что я буквально кончиками пальцев ощущал накатывающуюся панику, но единственное, что я мог —предложить своим расшатанным нервишкам поискать спасение либо на дне бутылки чего покрепче, что вряд ли оценят семья и моя печень (а ее мне жалко), либо в виде блистеров с успокоительными таблетками, которых, естественно, у меня с собой не было, потому что давно уже отказался от них за ненадобностью. Видимо, снова пора идти за рецептом.
Внутри международного аэропорта Инчхон за несколько лет отсутствия не поменялось абсолютно ничего, в прочем как и в другом любом аэропорту: все тот же огромный поток людей: встречающих, провожающих и улетающих. Кругом одни слёзы, слова и эмоции. Правда теперь долетающая речь до моих ушей звучала по-особенному: на родном и понятном корейском. Удивительно, но я правда скучал по знакомым звукам и словам; по лицам людей и атмосфере, что была присуща только Корее. Воздух здесь ощущался совсем по-другому, и голову закружило от легкой эйфории. Буквально на секунду, я ощутил себя на своём месте, там, где я всегда должен был быть, но это было мимолетное ощущение, и на место легкой ностальгии, снова вернулись нервозность и паника. Где же носило старшего брата?
Я огляделся по сторонам в надежде отыскать знакомое лицо в этой толпе, но это было гиблым делом, и, не обнаружив никого, вытащил из кармана телефон, чтобы позвонить Джейсону, потому что ещё секунда и я на радостях побегу (на самом деле, нет) за обратным билетом, ну, или от волнения потеряю сознание, потому что я правда не чувствовал себя в порядке. Я не на своём месте. Я здесь чужой. Сеул больше не мой дом. Правда, которая отдавалась болью на сердце.
— Возьми трубку, — бормотал я, нервно осматриваясь, пока на той стороне провода звучали монотонные гудки, которые сменились голосом автоответчика, сообщившего, что абонент не отвечает. Потрясающе, а вовремя то как. Так, главное дышать. Вдох — выдох. Как там меня учил мой психотерапевт? Вдох в течение 5 секунд, задержать на парочку, и семисекундный выдох, затем повторить. Руки слегка подрагивали. Вот этого я и боялся, что, оказавшись снова в Корее, демоны вернуться обратно и отыграются на моем разуме в полной мере, возвращая меня в мир постоянных ночных кошмаров и адского пламени. Дыхание стало затруднительным и поверхностным, включилась гипервентиляция лёгких, которая служила первым звоночком приближающейся панической атаки. Их не было вот уже последние полтора года, и сейчас я четко ощущал как она касалась меня холодными и доводящими до ужаса и обморока пальцами. Нет...нет, не хочу снова попадать в ее цепи, я только научился дышать полной грудью и не бояться всего вокруг, особенно собственных мыслей. Я зажмурил глаза, судорожно поглощая кислород, в надежде заполнить им легкие и успокоить начавшее сходить с ума сердце. На висках выступил пот, в ушах все звенело, и я уже готов был рухнуть на пол, зажимая голову руками, чтобы закрыться от внешнего мира и приглушить какофонию звуков вокруг.