Марат, налив горячего чая, который парадоксальным образом охлаждает в зной и согревает в стужу, поднялся на вышку, где так любил любоваться окрестностями. Их поселение уникально, с одной стороны примыкая к безжизненным просторам степи, другой граничит с промышленными районами большого города. Именно здесь, стоя на вышке, человек не лишенный фантазии, сумеет углядеть, как вытесняют нетронутые земли творения великих умов, разрушая спокойствие природы, возводят руки людские все новые и новые памятники своему величию. Марат отпивал горячий чай, бездумно глядя в степь, мечтая, что после смерти станет птицей, которая будет кружить над этими просторами, широко расправив крылья. Грезя о полете, Марат учился глядеть как ястреб, не возле себя, а вдаль, стараясь заглянуть за горизонт, а может даже дальше, но тут его внимание привлекло еле различимое черное пятно, с каждой минутой приобретающее очертания всадника. Чем больше различимы становились детали, тем явственней Марат понимал, что правит лошадью женщина. Уставшая, испуганная, растрепанная, возможно, нуждающаяся в помощи. Забыв про недопитый чай, пожилой мужчина, спешно стал спускаться вниз, на ходу вспоминая номер телефона фельдшера железнодорожной станции.
Глава 6. Путь домой.
Нет пути праведней,
чем тот, что ведет к дому.
Айбике сидела в больничной палате, оголодало откусывая куски от не слишком свежей булочки. Напротив нее, оседлав колченогий табурет, сидел мужчина средних лет, с пышными рыжими усами. Благодаря этой растительности, мужчина сильно смахивал на прусака, особенно, когда забавно шевелил этими самыми усами во время разговора. Сюрреалистичная внешность представителя власти, сильно отвлекала разомлевшую в тепле Айбике от предмета разговора.
- Так получается, коня Вы украли? - В очередной раз задал вопрос мужчина в полицейской форме, задумчиво почесывая давешний рыжий предмет обсуждения.
- Как вы можете говорить о конокрадстве, когда эта девушка пережила столько бед? - В разговор вмешался пожилой фельдшер. Сурово хмуря кустистые брови, которые сделали бы честь генсеку времен "великого застоя", он прикрыл своим полноватым телом Айбике, от пристального взгляда представителя власти.
- То, что говорит эта девушка, еще надо проверить, а вот то, что конь краденый - это очевидно! - Гнул свою линию усач. Айбике, наконец, сообразила, что вместо оказания помощи, ее пытаются обвинить в конокрадстве, оттого забыв про несвежую сдобу, стала спешно оправдываться:
- Да не нужен мне этот конь, можете вернуть его хозяину! Только сообщите моему отцу, где я!
- Сообщим. Куда надо туда и сообщим. Вы, гражданочка, сидите тут без документов, а еще хотите, что б Вам на слово верили? А пока пройдемте в отделение, до выяснения всех обстоятельств.
- Вот еще! Девочка больна! У нее истощение, обморожение и тепловой удар! - Фельдшер немного смутился неувязки в собственном диагнозе, но упрямо вскинув голову, продолжил наседать на "Прусака". - Нечего ей в Вашем отделение среди пьяниц и дебоширов делать! Она здесь полежит. Под моим присмотром. А Вы, Михаил Иванович идите, выясняйте все обстоятельства. И про контрабанду и про нелегалов и про украденных невест. Там, глядишь, и с конем разберетесь! - Последнее фельдшер произнес с изрядной долей иронии, выталкивая усача за дверь. Довольно отряхнув руки, словно только что проделал грязную, но, тем не менее, почетную работу, фельдшер сунул Айбике очередную булочку, не забыв потрепать по щеке, точно любимую дочь. - Кушай, дочка, кушай. Этим псам лишь бы не работать, уцепился за коня, только бы в дело это не лезть. Но я тебе по секрету скажу, дядя Фома не последний человек в этом городке, дядя Фома защитит тебя, ты только слушайся. - Фельдшер нежно погладил Айбике по спутанным волосам и, слегка скривившись, прошептал: - И вот тебе первый наказ от дяди Фомы - ступай-ка ты помойся, а то пахнешь не как девица, а как грузчик после смены.
От Айбике и впрямь разило конским потом и немытым телом, так словно последний раз ей случалось повстречаться с мылом и мочалом как минимум в прошлом году. Смутившись от того, что кто-то заметил ее неприглядное состояние, Айбике скоро спрыгнула с кушетки, поспешая оказаться в душевой кабине. К слову сказать, мыльня в санчасти была убогой даже на неискушенный взгляд аульской девочки. Выщербленная плитка грязно-бежевого цвета покрывала пол и противно холодила босые ноги. Проржавевший душ самопроизвольно сменял горячую воду на холодную и наоборот. Замызганная серая тряпка, висящая под потолком, по всей видимости, выполняя функцию занавески, хотя огромные прорехи в оной оставляли слабую надежду на уединение. Решив, что не стоит привередничать тому, кто последнее время мылся в деревянной лохани на улице за юртой, Айбике распрощалась с грязной одеждой и долго терла себя жесткой губкой, представляя, что вместе со струями горячей воды, в недра центрального водоканала утекает вся та грязь, которая липла к ее телу и душе в той злосчастной степи. Сегодня, как никогда Айбике ненавидела равнины и мечтала поскорей встретиться с горами, меж которых затесалась ее родная долина с маленькими покосившимися домиками и белеными заборами. Сможет ли она вновь расправить крылья и стать той, что была прежде? Сможет ли забыть то, что делал с ней Отто в своей юрте? Сможет ли когда-нибудь полюбить мужчину, помня его отвратительную природу?