— Значит, будем гонять еще двадцать, и еще, — пока не найдем!
И они нашли. Идти надо было чуть ли не перпендикулярно оси катер
— Маяк, в горы. В горах было озеро. Из озера вытекала река. По реке на плоту можно добраться почти до места. Во всяком случае, от водопада. Весь путь для взрослого разведчика Андрей оценил в три дня. Себе с учетом малолеток разрешил на два дня больше…
Най спорил до хрипоты, кричал, что нельзя рисковать всем, что он один сбегает на Маяк, пригонит машину. В какой-то момент чуть не всплакнул, то и дело страстно вопрошая двоюродную сестру: «Ведь правда, Нино? Правда? Ну, скажи, разве я не прав?» Но поддержки не находил: Андрей страдальчески морщился и отводил глаза, кузина молча отворачивалась. Най не знал, что Нино тоже захлестнула обида на Андрея. Как смеет решать за нее тот, кому она верила больше всех на свете, может, даже больше, чем отцу?! По ее мнению, уходить надо было либо всем, либо никому. Началось у Готлиба — рано или поздно начнется у других. А если даже не начнется? Если суждено только им двоим — ей и Готлибу? Одним на целой планете… Остальные будут нестись от этого места, спасаться, плыть, лететь. Остальные будут вместе. А они — одни… Что ей делать, когда она сляжет — завтра, послезавтра, в Андрюшкин день рождения? Кто поможет Готлибу? А ей? Кто подержит ее за руку, когда она от боли вывалится из катера и будет грызть землю? Да ладно, боль, боль она перетерпит, перемолчит… Но как перетерпеть предательство? Бросить их тут? За что?
А ведь казался таким надежным. На всю жизнь…
Нино стало страшно-страшно. Как тогда, в катере, когда Андрей лежал с вывернутой в локте рукой, без кровинки в лице, и сквозь растянутые серые губы сверкала белая полоска зубов. Шипели механизмы. Бурчал динамик. Шлюз то открывался, то закрывался. Плавали перед глазами темные круги от смягченной коконом перегрузки. А девушке казалось — это не в ее глазах, а по щекам Андрея ползают темные пятна… Она силилась вылезти, бежать на помощь. А могла только резкими взмахами век сбрасывать с ресниц слезинки, выть в голос, кусать губы — сжатое коконом тело ей не принадлежало. Будто живьем в могиле. Она никогда не повторит того, что кричала в те четверть часа: «Миленький, не умирай! Ты у меня один-один. Ты и папа… Я…» Нет-нет, она не повторит этого даже себе…
Да лучше бы он тогда вовсе не очухался… Лучше бы и она заснула навеки рядом с ним!
От обиды, разочарования, ярости, она крикнула:
— Оставь, Най. Он прав: нужно жертвовать малым!
Крикнула — и испугалась. «Малое» — это то, как она относится к Андрею? Готлиб? Спокойствие тех, кто отправил их с Тембры, кто жив лишь мыслью, что дети спасены и здоровы? Для матери Готлиба, для отца они — «малое»? Почему она решила, что Андрей с легким сердцем покидает их одних? Или пусть будет плохо всем, раз плохо ей? Скучно маяться болью в одиночку? Веселой компании захотелось? Опомнись, Нино. Да разве б ты не приняла на себя чужую боль, боль Андрея? Разве ты не кричала в катере слово, которое до сих пор палит тебе щеки, которое ты стыдишься произнести вновь? Если он предатель — как же ты можешь так относиться к предателю?..
— Андрюша прав, я останусь с Готлибом, — сказала она, успокаиваясь.
Най изумленно посмотрел на двоюродную сестру. Через силовой колпак казалось, что ее веки и губы чуть вздрагивают. Он был сражен. Как может человек в ясном уме и добром здравии согласиться на добровольное заточение, даже если этот человек — девчонка? И потом, ему всегда казалось, что Нино бегает за Андреем, что у них любовь… Ой, сколько звону и слез было, когда он подкинул ей записку: «В задачке дано: Андрей плюс Нино. Реши поскорей, кто из двух дуралей?» И вот эта парочка разыгрывает перед ним самопожертвование… Приспичило испытать разлуку и верность? Пожалуйста, Най вам не помеха.
— Знаете, дорогие, мне трудно уследить за полетом ваших мыслей. Раз вы оба настаиваете, я подчиняюсь. Где говорит сила, там разум молчит.
— Товарищ разум выложил все аргументы? — насмешливо спросил Андрей. — Тогда иди и расходуй энергию на дело. Отбери все необходимое в дорогу и пристрой к «жуку».
— Шикарная идея, — загорелся Най. — А что нам необходимо?
— Слушай, трассируй отсюда, а? Хоть на пять минут…
— Так бы сразу и сказали! Удаляюсь. Очень надо смотреть!
Развернулся. И шумно зашелестел прочь.
— Я знал, что ты поймешь, — Андрей поднял руку и повел по невидимой преграде, будто протирал стекло. На миг их ладони соприкоснулись… бы. Если бы их не разделяло тончайшее могущество силового колпака. — Нино…
— Да?
— Нино!
Больше ему, в общем, сказать было нечего. А это имя он готов был произносить хоть тысячу раз подряд. И то, чего он не решался сказать ей никакими словами, сказал просто повторением имени.
Как же она посмела сомневаться? Как могла подумать о нем такое? Нино еле заметно покачала головой и приложила горящую щеку к его ладони. Ладонь его дрогнула. Почудилось, тепло его пальцев чувствовалось сквозь силовой купол.
— Ну ладно. Рассиропились мы с тобой, — грубовато заметил он, отстраняясь. — Пойду помогу Наю.
Она не обиделась, все поняла мудростью четырнадцатилетней Джульетты. И снова еле заметно покачала головой.
Дел на остаток ночи хватило с лихвой. Вздремнуть удалось всего часок перед завтраком, и теперь Андрея клонило в сон. Он достал из аптечки тюбик тоника, сильно втянул ноздрями струю бодрящего газа. Долго так не продержаться, и все же хочется увести детсад как можно дальше от катера.
Под малахитовыми сводами джунглей было душно и влажно, небо сквозь кроны не просвечивало, почва тонула под скользкой листвой, и подошвы кед ощетинились жесткими ворсинками. Лишь Тинкин робот часто-часто чмокал присосками башмачков.
— Бутик, ты не устал? — спросила хитрая Тинка.
— Потерпит, — Андрей взглянул, который час. — Привал через шесть минут. Най, отстающих нет?
— Отставить р-разговорры! — вскричал с Микиного плеча попугай. — Командовать пар-радом будет Гога!
— А повисеть вверх ногами Гога не желает? — поинтересовался Най.
— Кар-раул! Стр-радаю за пр-равду! Гога др-руг! — От возмущения попугай перешел на визг, покружился, спустился вниз головой в ранец, добыл яблоко, начал отстригать по маленькому кусочку и бомбардировать обидчика.
За шесть минут дошли до обещанной телеглазом прогалины. Одряхлевший лесной великан, вроде земного дуба, расщепился здесь, собираясь было упасть, но, оплетенный лианами, так и остался стоять, раздвинув суковатыми руками джунгли и открыв до самого низа путь солнцу. В расщепе пустотелого от дряхлости ствола образовалась беседка.
— Передохнем! — бодро сказал Андрей. И замер. Беседка кишела перевитыми одна с другой змеями.
— Кажется, уже занято? — издевательски вежливо спросила Кирико.
— Убр-рать пар-руса! — завопил попугай. И шмыгнул в ранец.
Мик присел на корточки, сложил губы трубочкой и засвистел протяжную заунывную мелодию. Под этот ритм змеи раздули воротники, закачались влево и вправо. На каждой шее почему-то сидело две пасти, два воротника, две пары очков.
— Ишь, гидры двухголовые, двое на одного! Вот я вас! — Рене топнул и поспешно отступил.
— Не погладить ли их разок «ветерком»? — осведомился Най. «Ветерком» разведчики величали вихревую пушку.
— Погоди, — остановил Андрей. — Может, Мик знает средство попроще… Попытайся их напугать, Мик.
Не переставая свистеть, Мик кивнул.
— А они послушаются?
Факир неопределенно пожал плечами.
— Попробуй, Мик, — попросил Андрей. Очень ему не хотелось конфликтовать с двухголовыми аборигенами.
Мик участил ритм. И вдруг издал непередаваемый звук из цокота, шипения, всхлипа, какого-то утробного бульканья. Змеи вздрогнули и что было мочи заструились вон из беседки. Лишь одна надутая красавица замешкалась, поглядывая назад и угрожающе шипя.