– Фелисити бесят эти бесконечные примерки, но мама не перестает надеяться, что она сделает блестящую партию. Боюсь, она убеждена, что Фелисити выскочит за герцога, если одеть ее надлежащим образом.
– Разве она практически не обручена с мистером Олбансдейлом?
– Думаю, он сделает предложение на следующей неделе. Но пока этого не произошло, мама готова рассматривать другие варианты. – Пенелопа закатила глаза. – Тебе лучше предупредить брата, чтобы держался подальше.
– Грегори? – недоверчиво спросила Элоиза. – Да он еще не вышел из студенческого возраста.
– Колина.
– Колина? – Элоиза расхохоталась. – Невероятно.
– Именно это я ей и сказала, но ты же знаешь, какой она бывает, если вобьет, себе что-нибудь в голову.
Элоиза хмыкнула:
– Такой же, как я, полагаю.
– У нее хватка, как у бульдога.
– Очень полезное качество, – заметила Элоиза, – в некоторых ситуациях.
– Вот именно, – согласилась Пенелопа с иронической улыбкой, – а в некоторых – сущий кошмар.
Элоиза рассмеялась:
– Приободрись, подружка. По крайней мере, она позволила тебе избавиться от всех этих желтых платьев.
Пенелопа взглянула на свое утреннее платье голубого цвета.
– Она перестала выбирать мне одежду, когда окончательно поняла, что я, по общему убеждению, перешла в категорию старых дев. С ее точки зрения, девушка, не имеющая брачных перспектив, не стоит того, чтобы тратить на нее время и усилия. Уже целый год, как она не сопровождает меня к модистке. Какое блаженство!
Элоиза улыбнулась, глядя на подругу, чей цвет лица приобретал прелестный сливочно-персиковый оттенок, когда она надевала одежду холодных тонов.
– Все сразу поняли, что тебе позволили одеваться, самой. Даже леди Уистлдаун отметила этот факт.
– Я спрятала ту заметку от мамы, – призналась Пенелопа. – Не хотела ранить ее чувства.
– Очень великодушно с твоей стороны, Пенелопа.
– Я вообще очень великодушная.
– Мне всегда казалось, – фыркнула Элоиза, – что великодушные люди не хвастаются своим великодушием.
Пенелопа притворно нахмурилась и подтолкнула Элоизу к двери.
– Разве тебе не пора домой?
– Уже ухожу! Пока! – Она махнула рукой и выскользнула наружу.
А все-таки приятно, решил Колин Бриджертон, сделав глоток отличного виски, вернуться в Англию. Он сидел развалившись на диване возле окна.
Странно, но возвращение домой всегда доставляло ему ничуть не меньшее удовольствие, чем отъезд. Через несколько месяцев – максимум шесть – его опять потянет в дорогу, но пока апрель в Англии обещал быть великолепным.
– Неплохо, да?
Колин поднял глаза. Его брат Энтони, расположившийся напротив в массивном кресле красного дерева, качнул своим бокалом с виски.
Колин кивнул.
– Я даже не понимал, как мне его не хватает, пока не вернулся. Узо[1] имеет свои достоинства, но это, – он приподнял свой бокал, – божественный напиток.
Энтони иронически улыбнулся:
– И долго ты намерен пробыть дома на этот раз?
Колин встал и подошел к окну, сделав вид, что смотрит наружу. Его старший брат не скрывал своего недовольства страстью Колина к странствиям. По правде говоря, Колин его отлично понимал. Порой он не имел возможности отправить письма домой, и его родным приходилось месяцами ждать от него весточки. Но хотя он не желал бы оказаться на их месте – они месяцами не знали, жив он или мертв, постоянно ожидая стука почтальона в дверь, – этого было недостаточно, чтобы удержать его в Англии.
Время от времени ему было просто необходимо уехать. Никакого другого объяснения своей склонности к бродяжничеству Колин не мог придумать.
Уехать от высшего света, для которого он был не более чем очаровательным повесой, из Англии, где младшим сыновьям полагалось идти в армию или принимать сан, что не соответствовало его темпераменту, даже от родных, которые искренне любили его, но не имели понятия, что в глубине души ему хочется заняться чем-нибудь полезным.
Его брат Энтони был виконтом, что накладывало на него множество обязанностей. Он управлял поместьем, вел семейные, финансовые дела, заботился о благополучии многочисленных арендаторов и слуг. Бенедикт, который был старше Колина на четыре года, приобрел известность как художник. Начав как рисовальщик, он, поощряемый своей женой, перешел на масляную живопись. Один из его, пейзажей висел теперь в Национальной галерее.
Энтони навсегда останется на семейном генеалогическом древе, как седьмой виконт Бриджертон. Бенедикт обеспечит себе если не бессмертие, то долгую память своими картинами.
А он, Колин? Что он может предъявить, ломимо управления небольшим поместьем, выделенным ему семьей и посещения, светских балов? Ему не слишком нравилась такая жизнь, хотелось чего-то большего.