— «Ты о чём?»
— «О червях. Зачем вылезать из-под земли, громя всё на своём пути, если не собираешься строить лагерь на поверхности?»
Вопрос хороший, но ему было суждено пополнить список многих других, на которые вряд ли кто-нибудь сможет дать ответ. Да и к тому же, никого он уже особо не волновал после стольких лет, когда перед уцелевшими куда более остро стоял вопрос о том, удастся ли им пережить следующую ночь. Люди всегда забывают о причинах войны, просто продолжая сражаться по привычке.
— «Может, они боятся чего-то», — предположил Хоффман. — «А возможно, у них самих там какие-то проблемы, о которых мы даже не знаем».
Некоторое время все трое молча прихлёбывали бульон, смотря в серое небо. Хоффман в жизни не слышал в городе такой тишины. Неужели черви наконец-то остановили наступление? Нет, на подобный вариант вообще не стоило рассчитывать. А даже если это и так, то ребятам вроде Матьесона уже было всё равно. Хоффман задумался, сумеет ли он вообще понять, что война закончилась, если доживёт до этого момента. Там уж точно не будет никакого подписания договоров об официальной капитуляции, да и речь никто толкать не станет, как было во время Маятниковых войн.
Возможно, эта война никогда не закончится. А может, он просто не застанет её окончание в живых.
— «Ребят, вам что-нибудь нужно вообще?» — спросил полковник, допив свой бульон. — «Ну, кроме обычных припасов».
— «Туалетная бумага, сэр. Ей-богу, любая сгодится».
— «Посмотрим, что удастся раздобыть».
Сев в “Тяжеловоз”, Хоффман поехал дальше. Возле располагавшихся вдоль улицы продуктовых магазинов выстроились длинные очереди на получение провианта. Стоявшие в них гражданские сжимали в руках свои продовольственные книжки. Молодая женщина болтала со стоявшим позади неё парнем, и, судя по тому, как он накручивал на палец её длинные волосы, они явно флиртовали друг с другом. Люди так много стояли в очередях, что уже стали относится к ним, как к каким-то культурно-развлекательным мероприятиям, во время которых можно было перекинуться новостями с соседями или же посплетничать о новосёлах в квартале. Люди ко всему привыкали, так или иначе. Свернув к месту дислокации ещё трёх артиллерийских расчётов, к которым надо было заглянуть и лясы поточить, Хоффман вдруг понял, что стоит и ждёт зелёного сигнала светофора.
Автомобиль Хоффмана был единственным на дороге. Светофоры до сих пор автоматически переключали свои лампы, так что полковник, уцепившись руками в руль, просто ждал разрешающего сигнала, будучи не столько расстроенным, сколько просто понимая, что ничего полезного он сегодня уже сделать не сможет. Ну, разве что, надо было попробовать солдатам боевой дух поднять. В голове полковника проскакивали бессвязные мысли. Он вновь думал о Маркусе Фениксе, который, видимо, его сегодня в покое не оставит. Порой Хоффман целыми месяцами не вспоминал о нём, а затем воспоминания о военном трибунале вдруг снова и снова начинали биться в стенки его сознания, словно та дурацкая игрушка для детей, когда к ракетке на резинке мячик привязывают. Хуже всего было то, что Хоффман сам себя возненавидел. Но теперь к этому чувству добавились проблески чего-то ещё. Полковник стал испытывать ненависть к Фениксу за то, что тот заставил его возненавидеть самого себя ещё сильнее прежнего.
Хоффман даже не смог точно вспомнить, сколько же Маркус уже в тюрьме сидит. Наверно, два с половиной года, а может, уже и все три. Но, с учётом всей той разраставшейся кучи говна, которую приходилось разгребать полковнику, чувство собственной вины ушло далеко на задний план.
“Дом никогда не упоминает его в беседе. Чёрт, но я ведь прекрасно понимаю, что Аня так и не перестала думать о нём. Я ведь сам ловил её на том, как она письма ему пишет. Она думает, что я ничего не замечаю, но сама же постоянно конверты самодельные клеит и таскает выброшенную бумагу из урны для переработки. Кому ещё она может писать-то? Будь я проклят, столько лет прошло, а преданность Ани так и не угасла. Маркус ей ни слова в ответ не написал, а она всё равно ждёт его”.
Раз уж Аня не забыла о Маркусе, то и Дом тоже помнит о нём. О таком и спрашивать не надо, всё и так понятно.
Тем не менее, жизнь шла дальше своим чередом. Армия ведь не завязана лишь на одном человеке. Списки погибших полнились именами как мужчин, так и женщин, которых оплакивали их семьи и друзья, чьи жизни разбились вдребезги после утраты родных и близких. А Маркус сам повёл себя так, что теперь вместо него в жизнях окружающих осталась лишь зияющая пустота.
“Вот же мудак. Ещё и духу хватает заставлять меня чувствовать вину перед ним”.
Когда сигнал светофора сменился с янтарно-жёлтого на зелёный, Хоффман тронулся на первой передаче. Если свернуть на следующем перекрёстке, то можно заглянуть в Медицинский центр Джасинто, чтобы наладить контакт с врачами и прочим персоналом, раз уж им приходится помогать заваленным работой армейским хирургам из госпиталя имени Райтмана разгрести поток пострадавших. Хоффман сразу понял по резко возросшему числу автомобилей на дороге, что он уже почти рядом с нужным зданием. Только что почти что заброшенная улица превратилась в довольно оживлённый поток транспорта. Едва свернув на площадь Флоренца, полковник тут уже увидел припаркованные тут и там автомобили, среди которых были и фургоны “скорой помощи”, и армейские “Тяжеловозы”, и развалюхи какие-то, и машины полиции. Их было так много, что дорога вдруг сузилась до одной полосы. Найдя свободное место в сотне метров от здания, Хоффман оставил автомобиль и пошёл обратно пешком. Проходившие мимо гражданские не обращали на него никакого внимания, ведь для них он был просто ещё одним солдатом. Распахнув входные двери, полковник окунулся в мир причудливых запахов, пищащих сигналов тревоги и огромной толпы людей, пытавшихся найти свободное кресло, или же просто ожидавших возле стойки регистратуры. Среди них были и искалеченные, и больные, да и просто те, кто был совершенно убит горем из-за подобной беды, случившейся с кем-то из близких. Постоянные вызовы врачей через систему громких оповещений явно свидетельствовали о том, что здесь никому продыху от работы не было. Несколько мгновений полковник просто стоял и смотрел на всё это по большей части оттого, что не мог заставить себя растолкать людей плечами, пройдя к началу очереди и переведя всё внимание персонала на себя, когда тут всё битком было забито людьми с куда более важными проблемами. Прочувствовав царившую тут атмосферу, Хоффман даже был рад тому, что аварийно-спасательными службами заведует не он, а Ройстон Шарль. Тут ведь тоже своего рода война шла.
— «Полковник, вам помочь?» — раздался чей-то голос.
Хоффман обернулся. Возникшая рядом совсем юная девушка в белом халате уставилась на него хмурым взглядом, сжимая в руках потрёпанную папку-планшет. Она явно узнала полковника по нашивкам на форме, что его немало впечатлило, ведь большинство звёздочек на воротнике скрывал шарф.
— «Полковник Хоффман», — представился он. — «Я хотел повидаться с вашим заведующим реанимационным отделением, но вам сейчас явно не до этого».
— «Да нам тут никогда не до чего, сэр», — ответила девушка. — «Случилось что?»
— «Просто хотел выразить свои благодарности».
— «А-а-а», — протянула девушка в ответ.
Судя по наморщенному лбу, она совершенно не ожидала подобного. На пристёгнутой к халату табличке с именем виднелась надпись “ДОКТОР ДЖ. ЭДЕМИ”. Поманив полковника пальцем, она предложила ему следовать за ней.
— «Сегодня на смене доктор Мэрион-Хейман», — сказала девушка, а затем вдруг перешла почти что на шёпот. — «Но она предпочитает, чтобы её звали просто Хейман. Наверно, она своего последнего мужа сожрала сразу после спаривания».
Хоффман уже было решил, что девушка просто пытается его успокоить этой шуткой. Но всё встало на свои места, когда он, проследовав за доктором, оказался в подсобке, забитой баллонами с кислородом и грудами коробок с маркировкой “СТЕРИЛЬНО”. Некая женщина в костюме хирурга, уперев руки в бока, устраивала разнос какому-то парню, который даже хирургической шапочки и перчаток снять не успел, будто бы его притащили сюда прямо от операционного стола. Прервав свой поток брани, чтобы отдышаться, женщина вдруг заметила, что за ней кто-то стоит. Худощавое телосложение, седые волосы и глубокие морщины говорили о том, что ей давно уже на пенсию пора. Но вот лёгкие у неё, судя по всему, работали, как в молодости.