— «У нас есть всё, о чём только мечтать можно, кроме решения этой проблемы. Хотите посмотреть, чем мы заняты сейчас?» — отхлебнув из чашки с остывшим чаем, Адам поморщился. — «Пойдёмте, я вам покажу».
Теперь уже профессор вёл себя вполне дружелюбно, вероятно потому, что всё его внимание сейчас переключилось на поиски разгадки новой научной тайны. К тому же, он сейчас пребывал явно не в том положении, чтобы злиться на кого-либо. Последовав за ним, Прескотт остановился возле стеклянной стены.
— «Первый раз в жизни я работаю со специалистами по органической химии напрямую», — Адам скрестил руки на груди. — «Да и вообще с биологами».
— «Выходит, вы не работали над этим вместе со своей женой?»
— «Сами же знаете, что она ничего мне не рассказывала о своей находке».
— «Нет, я в целом спрашивал».
— «А, нет», — брови Адама на секунду нахмурились, будто бы он поверить не мог в невежественность Прескотта насчёт различий между несколькими отраслями науки. — «В общем, мы сейчас заняты увеличением числа образцов, в которых имеется патоген Светящихся. Затем мы возьмёмся за эксперименты с методами его уничтожения».
— «Ещё до того, как полностью его изучите?»
— «Это две стороны одной медали, Ричард. Мы должны выяснить, как его убить, и именно через это и сможем его изучить».
Прескотт наблюдал за лаборантами. Те были одеты в полностью закрытые костюмы химзащиты с перчатками и масками, даже несмотря на то, что их безопасность при работе с этим веществом обеспечивали вытяжные шкафы, а Адам хранил образцы в обычных стеклянных банках дома все эти годы. Содержимое банок по-прежнему ничем не отличалось от имульсии, из которой получали топливо, изменившее всю экономическую обстановку на Сэре и положившую начало восьмидесятилетней войне.
— «Доктор Бэйкос хочет дать вам на ознакомление кое-какой ранее засекреченный материал», — начал Прескотт. — «Не один вы проводили секретные исследования. Вы знали о проблемах со здоровьем, которые вызывает контакт с имульсией?»
— «Вы про испарения? Ну да, это со всеми горючими веществами так. Они выделяют микрочастицы, летучие фракции, ну и всё такое».
— «Нет, я о способности имульсии вызывать отклонения в развитии и выступать в качестве мутагена. Так ведь называется вещество, которое вызывает неправильное формирование организма и изменения на генетическом уровне».
— «А, значит, мы умолчали об этих находках, да? Чтобы не отвадить топливные компании от добычи имульсии из-за рисков возникновения болезней», — Адам сказал это таким тоном, будто бы сам был святым и собирался читать нотации о падении морали, но затем передумал, расстроено покачав головой. — «Полагаю, стоимость акций — теперь уже не самая наша большая проблема».
Поколебавшись, стоит ли самому рассказать профессору про базу “Нью-Хоуп”, или же пусть Эстер Бэйкос сделает это, Прескотт всё же решил сразу обсудить самый сложный вопрос, надеясь на то, что ему хватит собственных познаний в жаргоне учёных, чтобы звучать уверенно.
— «Кажется, Эстер считает, что человеческие ткани наилучшим образом подойдут для экспериментов».
— «Мне говорили, что у нас их полно в медицинской лаборатории».
— «Она говорила, что хочет провести опыты на живых людях», — Прескотт решил, что пусть Эстер сама объясняет свою позицию Адаму. — «И попросила узнать ваше мнение».
Тёмные брови Адама вновь сошлись в хмурой гримасе.
— «Нет, я не могу допустить проведение опытов на добровольцах. Мы и понятия не имеем, что этот патоген может сотворить с человеком. Люди не станут соглашаться на не пойми что».
— «Но мы знаем, какой эффект имульсия оказывает на людей».
Адам некоторое время молчал, лишь моргая.
— «Но ведь это вещество — больше не имульсия», — наконец ответил он.
— «Скажу прямо: если вам нужны люди в качестве подопытных, я привезу вам их из тюрьмы…»
Адам ударил основанием ладони прямо по стеклу. Его лицо, не выражавшее никаких эмоций, каким-то образом в это же время просто пылало от негодования, а голубые, словно лёд, глаза метались из стороны в сторону. Лаборанты, дёрнувшись от испуга, резко обернулись посмотреть, что случилось, почти что выдернув руки из вытяжного шкафа.
— «Нет, ни в коем случае. Это даже не обсуждается».
— «Сами думайте. Возможно, когда-нибудь вы всё же решите, что стоит пожертвовать жизнью детоубийцы ради спасения всего мира».
— «Оставьте свои дешёвые трюки с ложной равнозначностью. Я не стану проводить опыты на людях, кем бы там они не были».
— «А, ну да, извините, я и забыл. Значит, умолчать о том, что готовится нападение противника — это нормально. Построить и применить оружие массового поражения — тоже ничего страшного. А вот пустить на опыты самых отъявленных уголовников — это нет, так нельзя. Ладно, запомню».
Адам уставился на стеклянную стену, но Прескотт заметил, что профессор вовсе не следит за происходящим в лаборатории по другую сторону от барьера. Это был слишком очевидный выпад в сторону Адама, и Прескотт понимал, что не должен был опускаться до такого, но профессора надо было сначала сломать, чтобы потом заново настроить на нужный лад, как и любого солдата. Надо было ткнуть его носом в его собственную смердящую кучку вины, пока из него не выветрятся все иллюзии о том, что у него ещё остались какие-то права. Чувство вины должно было вырасти до столь немыслимых размеров, что даже Прескотт до сих пор окончательно не смирился с чудовищными масштабами и последствиями того решения, которое Адам принял единолично. Его жена поступила практически так же, разве что несчастная женщина поняла, что Саранча проявит себя враждебно к людям, лишь в тот момент, когда уже было слишком поздно.
“Я тоже совершаю ошибки, ведь я вовсе не святой, и уж точно не мученик. Но, по крайней мере, я бы тут же бросился поделиться своим открытием с кем-нибудь, кто, вероятно, разбирается в ситуации куда лучше меня, чтобы снять эту ношу со своих плеч”.
Наконец Адам отвёл взгляд от стекла.
— «Как бы это грубо не прозвучало», — начал он, — «всё именно так и есть. Если нам потребуется человеческая ткань, то я не позволю проводить опыты на добровольцах, и уж точно на жертвах, а придумаю другой способ».
Бесполезно было пытаться переспорить профессора, поэтому Прескотт, развернувшись, направился к выходу. На самом деле всё было просто: Адам будет делать то, что ему говорят, а если для этих исследований понадобится живой человек, то Прескотт найдёт подходящую сволочь и сам в него иголкой ткнёт, если потребуется. Такое уже не в первый раз случается, и явно не в последний. На совести Прескотта и так были миллионы жизней, поэтому он знал, что ему и так гореть в аду, и ещё несколько жертв ситуацию не особо изменят.
КАЗАРМЫ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО КОРОЛЕВСКОГО ПОЛКА ТИРАНСКОЙ ПЕХОТЫ, ЗДАНИЕ БЫВШЕГО ГОСПИТАЛЯ ИМЕНИ РАЙТМАНА. МЕСЯЦ ШТОРМОВ, СПУСТЯ 10 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.
— «Чем занят, Дом?» — спросил Джейс, опершись спиной на дверной косяк. В руках он держал цепь, снятую с пилы “Лансера”, которую чистил при помощи металлической проволочной щётки. — «Хочешь, с тобой поеду?»
Ранний вечер выдался необычайно спокойным. Казалось, половина батальона занималась уборкой и обслуживанием техники на улице перед ступенями, выточенными из белого камня. Госпиталь был построен в стиле старых зданий КОГ, как солдатские казармы с плацем в центре. По мнению Дома, за исключением металлических табличек на стенах и чуть более удобных, чем принято в армии, ванных комнат ничто больше не выдавало принадлежность здания к лечебным учреждениям. Присев на корточки рядом с мотоциклом, он проверил давление воздуха в колёсах.
— «Да всё нормально, Джейс», — ответил Дом. — «Просто съезжу проверить новый лагерь “бродяг”».
— «С радостью помогу тебе, дружище».
— «Да всё хорошо будет. К тому же, со мной Аня едет».
Но нет, Дом понимал, что ничего хорошо не будет, в том числе и с ним самим, пока он не найдёт Марию. Но теперь и Маркуса с ним рядом тоже не было, что ранило куда сильнее, чем Дом представлял себе. Мёртвые не взывают к тебе каждую секунду, как бы ты по ним не скучал. Они занимают специально отведённое место в твоей душе, и ты ни черта не можешь с этим поделать, кроме как никогда не забывать о них в своей тоске. Дом так и не смирился со смертью родителей и Карлоса, и уж точно с гибелью Бенни и Сильвии. Мария, вероятно, всё ещё была где-то там. Сердцем Дом был абсолютно в этом уверен, да и разум подсказывал, что у неё есть все шансы выжить. Несмотря на то, что местоположение и состояние Маркуса было вполне известно, всё равно ощущалось, что он одновременно рядом и где-то далеко, застряв в этой проклятой выгребной яме. Дом даже не мог ему туда позвонить, чтобы поддержать друга. Все страдания погибших уже позади, а вот живым, которых разделили друг с другом, ещё предстоит помучиться. Дом теперь каждый день просыпался и продолжал жить лишь затем, дабы вернуть Марию и Маркуса обратно домой. Пусть там Саранча хоть весь оставшийся мир захватывает — лишь бы последние люди, кто был дорог Дому, не погибли.