— «Нет, уходим оба», — Маркус схватил его за плечо. — «Надо подняться в воздух. Этот проклятый трос только семьдесят метров в длину. Капитан, держитесь там! Мы скинем вам трос с вертолёта!»
Вскочив на ноги, Маркус побежал к вертолёту, подталкивая Дома перед собой. Всю дорогу их сопровождал аккомпанемент из отрывисто долбившего по врагам пулемёта. Стоило им забраться в пассажирский отсек, как вертолёт тут же взмыл в воздух и завис над воронкой. Нет ничего хуже, чем пытаться поднять кого-то тросом с земли, когда по тебе ведут огонь. Дому ничего не оставалось, кроме как поливать свинцом приближающихся к ним червей, пока Кастилла выпускала в них ленту за лентой из пулемёта. Проблема тут уже была не в том, как прикрыть человека на тросе, а в том, чтобы не дать противнику задеть вертолёт своим огнём. Схватив страховочные ремни для подъёма человека, Маркус начал спускать трос лебёдки. Ремни упали на поверхность бетона немного в стороне от Шоу, но тот всё же сумел схватить их и надеть на шею и одну руку.
— «На обе руки надо!» — закричал Маркус. — «Быстрее, капитан! Пропустите ремни под руки! Сами же знаете, как надо!»
Отвлекшись от обстрела червей, Дом пересёк отсек, чтобы помочь Маркусу. Шоу уже по грудь погрузился в раствор, струя которого, изливаясь сверху, полностью покрыла рукава его комбинезона. Несмотря на то, что инженер уже весь был покрыт цементом, ему всё же удалось продеть ремни под обе руки.
— «Так, поднимаем его», — скомандовал Маркус. Дом нажал кнопку на моторе лебёдки, от чего катушка стала наматывать трос на себя. Вроде и высота была небольшая — всего пятнадцать метров, но Шоу висел там абсолютно беспомощно, пока мимо него пролетали пули червей. Казалось, подъём будет тянуться целую вечность. Дом уже думал, что, несмотря на все старания Кастиллы по отстрелу червей из пулемёта, инженера всё равно вот-вот подстрелят. Когда Шоу оставалось два метра до люка пассажирского отсека, Маркус потянулся к нему, почти что сумев коснуться инженера. А затем случилось самое страшное: Шоу начал соскальзывать.
— «Эй!» — крикнул он.
— «Держись, Шоу, только держись!»
— «Феникс, что там происходит?» — Розесей вмешался по рации.
— «Он соскальзывает!»
— «Делай, что хочешь, но затащи его на борт, Феникс».
— «Шоу, затяни потуже под руками у себя!»
— «Твою мать, сержант, думаешь, я не знаю, что делать?! Вот же говно…»
Но тут оранжевый пластиковый ремень соскользнул, и Шоу, размахивая руками, камнем рухнул в лужу цемента под ним, даже не закричав при падении. Удар был вовсе не таким, какой бывает, когда в воду ныряешь. Шоу вошёл в раствор вертикально по самую талию, а затем резко стал тонуть, будто бы попал в воздушный карман, или заполненную водой пору.
— «Лейтенант, он упал!» — крикнул Маркус. Шоу махал оставшейся на поверхности рукой, а в это время раствор дошёл ему уже до подмышек. Маркус снова стал спускать трос, а пули уже стучали о корпус “Ворона”. Если они так и будут висеть тут, то черви собьют вертолёт, и тот рухнет прямо в дыру. — «Опустись ещё раз и зависни в пятнадцати метрах».
— «Господи боже, Феникс, лучше бы тебе вытащить его в этот раз».
— «Да знаю я».
Зрелище было просто невыносимое, но Дому только и оставалось, что смотреть. Ремни вновь шлёпнулись на сырой бетон. Шоу изо всех сил старался дотянуться до них свободной рукой, но уходил на дно гораздо быстрее. Маркус наклонился над краем пассажирского отсека, будто бы это хоть чем-то помогло капитану. Остальные инженеры, усевшиеся группкой в вертолёте, сидели молча, ведь ничем тут уже не поможешь.
— «Опускайся ниже, лейтенант!» — кричал Маркус. — «Давай, ниже!»
Шоу уже ушёл в раствор по шею, а затем и по подбородок. Дом понял, что теперь уже слишком поздно, и капитан никак не сумеет во второй раз закрепить ремни на себе. Кастилла кричала, чтобы ей дали ещё одну пулемётную ленту. Дом ждал, что черви с минуты на минуту прострелят топливный бак вертолёта. Им оставалось всего лишь несколько секунд, но Маркус вовсе и не думал бросать Шоу в яме, хотя Розесей для себя уже давно всё решил. Потянувшись к кабелю, он начал его трясти, чтобы Шоу смог дотянуться до него. Раз уж у него одна рука всё ещё торчала на поверхности, то, возможно, они сумеют его спасти.
— «Хватайся!» — закричал Маркус, но голова Шоу уже ушла под цемент. — «Ну давай же, рукой потянись! У тебя ещё есть время, шлем не даст цементу затечь в нос и рот!»
Но Шоу его уже не слышал, и Маркус уж точно это понимал, но всё равно не прекращал попыток подтолкнуть трос к инженеру. Но вдруг на поверхности раствора осталась торчать лишь правая рука Шоу. Ремни лежали где-то в десяти-пятнадцати сантиметрах от неё. А затем капитан полностью ушёл на дно.
— «Лейтенант!» — крикнул Маркус, начав поднимать трос как можно быстрее. Он не сводил глаз с того места, где исчез Шоу, ведь понимал, что если отвернётся, то уже никогда вновь его не найдёт. Двигатель вертолёта уже просто визжал от нагрузки. — «Я спущусь вниз и достану его. Повисите пока тут».
“Нет, Маркус, тебе туда нельзя”, — подумал Дом, сделав то, что слишком часто приходилось делать рядом с Маркусом. Он схватил друга за ремень и дёрнул назад. Маркус повернулся, чтобы оттолкнуть Дома, но Розесей начал набирать высоту, так что Дому удалось повалить Маркуса с ног, и тот с глухим стуком упал на накренившийся пол вертолёта. Дом ещё несколько мгновений лежал на нём, прижав к полу. Рано или поздно Маркус всё равно уймётся.
— «Дом, какого хуя ты творишь?! Мы не можем…»
— «Маркус, всё, хватит. Ты тут уже ничего не сделаешь, слышишь меня? Всё, уймись».
Однажды Маркус точно психанёт. Он всегда держал всё в себе, и Дом переживал, что в конце концов друг слетит с катушек. На секунду их взгляды пересеклись. Те, кто считал, что Маркус всегда расчётлив и спокоен, и понятия не имели, какой он на самом деле. Они никогда не видели этого полного душевных мучений взгляда, говорившего о том, как же Маркус в глубине страдает от боли и утраты. А затем этот взгляд потух, словно выключенная лампочка. Маркус поднялся на ноги, а девушка-капрал взяла его за плечо.
— «Сержант…»
— «Простите меня», — ответил Маркус, даже не думая отстраниться от её прикосновений. — «Мне так дико жаль».
Во время обратного пути на базу в вертолёте царило молчание. Маркус сидел, откинувшись на переборку, и смотрел наружу, но мысли его явно были не о проносившемся под ними пейзаже. Дом наблюдал за тем, как у друга шевелятся губы, будто бы он спорил сам с собой, а порой Маркус и вовсе отворачивался в сторону и закрывал глаза, считая, что Дом этого не замечает. Но тот всё видел и прекрасно понимал, что же сейчас творилось у друга в голове. Маркус явно пытался представить себе, каково это: утонуть в бетоне за секунду до того, как тебя спасут. Тонул бы Шоу в воде, и у них были бы шансы его спасти. А вот в густом жидком цементе… Мысли о том, насколько же это страшная смерть, невольно захватили сознание Дома, и ему потребовалось приложить немало усилий, чтобы избавиться от них. Но, тем не менее, так погибнуть — это просто пиздец.
— «Феникс», — тихо заговорил Розесей. — «Мы всё равно мимо дома твоего старика пролетать будем. Хочешь, высажу тебя там? Потом сам рапорт напишу».
— «Нет, спасибо, лейтенант, не надо».
— «Тогда давай так: я сяду там и выкину тебя к хренам из вертолёта. Я старше тебя по званию и могу себе это позволить. Понял меня, сержант? Сходи к отцу, выпей с ним чего-нибудь покрепче».
— «Так точно, сэр», — прорычал Маркус. Обычно он таким тоном людей на хуй посылал. Хотя, Розесей всё правильно понял: Маркусу надо было передохнуть, даже если он сам так и не считал. Особенно сейчас надо.
“Но с отцом он это всё обсуждать не станет. Он ни с кем о таком не говорит, даже с Аней”, — подумал Дом, пронаблюдав за тем, как Маркус протиснулся в отсек с коммуникационным оборудованием в хвостовой части вертолёта. Сам же он при этом пытался делать вид, что вовсе не следит за каждым шагом друга. Через несколько минут он услышал глухой удар, который тут же поглотил шум двигателей вертолёта. Маркус вышел из отсека и немного прошёлся по палубе, довольно убедительно делая вид, что он сейчас весь погружён в мысли о чём-то кроме только что погибшего человека. Он медленно сжимал и разжимал правый кулак. Значит, Маркус со всей дури врезал кулаком в переборку. Он делал так порой, когда чья-то смерть потрясала его до глубины души. Дом никогда его не спрашивал обо всём этом, хотя Маркус прекрасно понимал, что друг в курсе, равно как и в курсе того, что сейчас творилось у него на душе.