— «Если бы я где-нибудь и прикопал награбленное, то сейчас бы оно уже ни хера не стоило. А вот ковёр — это совсем другое дело», — спрятав иглу в нагрудный карман своей робы, Чанки расправил на вытянутых руках хаотично сшитую кучу тряпья, по размерам приблизительно смахивающий на большой коврик в ванной комнате. — «По кусочкам вот собираю, почти готово уже».
— «Маленькое оно какое-то для одеяла».
— «Это ковёр», — Чанки будто бы пытался научить Рива новому слову. — «Его вышивают крючковой иглой. Это тебе не какое-то сраное вязание».
Рив не смог разобрать никакого чёткого рисунка на одеяле. Полотнище неуклонно разрасталось в стороны путём сшивания всего подряд: отрезов тонкой ткани, кусков шерстяной пряжи, толстых нитей и даже собачьей шерсти. По крайней мере, Риву оставалось лишь надеяться, что это была именно собачья шерсть. Если кто-нибудь выбрасывал какое-либо тряпьё, или хоть что-то отдалённо похожее на ткань, Чанки тут же набрасывался на эту добычу. Пусть даже его шитьё и выглядело абы как, всё равно крайне полезно было иметь крепкий толстый ковёр в камере с бетонными или гранитными полами. Зимой холод такой стоял, что даже у статуи на улице промерзали до самых яиц.
Порывшись в кармане, Рив достал потрёпанную тряпку. Хлопковые нити, из которых она была сплетена, уже начали расползаться, так что Чанки оставалось лишь довести этот процесс до конца.
— «За счёт заведения», — сказал Рив.
— «Держу пари, что твоя мамочка всегда говорила тебе, какой ты славный мальчик, Рив», — ухмыльнулся Чанки.
Таким образом у Рива появился ещё один сосед, который однажды мог бы оказать ему какую-нибудь небольшую услугу в ответ. Жизнь в “Глыбе” по большей части представляла собой тонкое балансирование на грани между обменом услугами и умением вести себя дипломатично, лишь иногда прерываясь неприятными событиями. Постаравшись, как следует, Рив вполне мог бы забыть о том, что таковые вообще имели место быть. Правила жизни в тюрьме значительно отличались от тех, что царили на воле, но когда прожил по ним достаточно долго, то они перестают казаться такими уж странными. Даже в такой выгребной яме, как “Глыба”, редко когда случалось что-то из ряда вон. Даже правонарушители со склонностью к жестоким преступлениям, как и игроки в трэшбол, не могли сутки напролёт без продыху устраивать беспредел каждый день. Рив любил это слово — “правонарушители”. Как будто они просто на улице где-то рыгать начали, или ещё какую мелочь натворили.
Но сегодня здесь царила какая-то необычайная тишина. Рив заметил целый ряд сгорбленных фигур. Вокруг стола для шахмат собралось с дюжину заключённых, а то и больше. Со стороны выглядело так, будто бы они там что-то внимательно рассматривают. Сидевший тут “инди” по имени Эдоуэйн, на которого вообще никто не обращал внимания, словно его и вовсе не существовало, стоял на цыпочках с краю, как и всегда. Подойдя ближе, Рив разглядел, что такая давка собралась из-за газеты, которые в последнее время стали большой редкостью.
— «Газета старая уже, наверно», — сказал он, пытаясь прочесть написанное. Оглядевшись по сторонам, Рив заметил, что Маркуса с ними не было, да и Мерино тоже. — «Ей уже месяца три, а то и полгода».
— «Она недельной давности», — ответил Лёшарс, склонившись так низко над газетой, что почти касался её кончиком носа. Ему уже давно пора было обзавестись новой парой очков. Если бы ментам хватило ума отобрать у него очки при первом аресте, то могли бы не одну жизнь ещё спасти. — «Здесь даже обновлённую карту напечатали».
— «Карту чего? Того места, куда никто из нас никогда уже не попадёт?»
Рив слегка раздвинул плечи в стороны, чтобы можно было без труда пройти сквозь толпу, не спровоцировав драку. Подойдя ближе к столу, он наконец смог рассмотреть потрёпанный выпуск издававшейся ежедневно газеты “Джасинто Дейли”. Хотя в последнее время выпуски этой газеты они получали лишь раз в неделю, да и то не всегда, так как бумаги для её выпуска не хватало, а жители Джасинто всё равно куда больше ориентировались на новостные сводки государственной радиостанции и “Всемирной новостной службы Эфиры”.
Карта в этом выпуске и в самом деле имелась. Журналюги вообще любят всё в виде рисунков преподносить. Поверх карты плоскогорья Эфиры, в центре которой располагался Джасинто, линиями были очерчены границы того, как далеко продвинулись черви. Линии эти были помечены почти что карикатурными изображениями трутней. Рив видел их лишь в выпусках новостей по телевизору, когда показывали записи вылетов на разведку. Даже с учётом трясущейся камеры и плохого освещения становилось понятно, что эти твари вовсе не такие забавные, какими их нарисовали. А ещё и сами линии, показывающие границы фронтовой зоны, тоже совершенно не радовали.
— «Пиздец, они уже реально близко подобрались», — сказал Лёшарс. — «Смотрите».
Он провёл пальцем вдоль контурной линии, или как там это называется. Рив заметил, что места, где в почве находились гранитные плиты, были отмечены чёрным цветом. В этих местах миллионы лет назад извергались вулканы, которые затем время стёрло с лица планеты, превратив лавовые пробки в гранит и базальт. “Глыба” стояла на месте одного из таких вулканов, только размером куда меньше остальных. Такие называют “боковыми кратерами”, и они отсечены от основной части гранитной плиты, граница которой вовсе не была такой уж ровной. У плиты было полно выступов, похожих на лепестки цветка. “Глыба” как раз располагалась на одном из таких узких выступов, врезавшихся в мягкую почву. На какое-то мгновение Риву показалось, что тюрьма словно бы на каком-то мысу оказалась, и её в любой момент смогут взять в кольцо и отрезать от внешнего мира.
— «Пусть сюда сначала залезть попробуют», — сказал Рив, размышляя над тем, прав ли он вообще. — «Вспомни, почему тюрьму именно здесь построили: чтобы никто не мог сделать подкоп. Если мы не можем выбраться отсюда, то и черви не смогут пробраться к нам».
Выпрямившись, Лёшарс снял очки. Внешне он куда больше смахивал на менеджера банка, чем на человека, который этот самый банк ограбил.
— «А ты не забыл, что и через стены перелезть можно, Рив? Или вообще перелететь. У этих уродов есть риверы, да и лестницы тоже найдутся».
— «За десять лет уже сколько раз могли бы прилететь сюда и пизды нам дать. С чего бы им это делать именно сейчас?»
— «А с чего бы им это было делать десять лет назад? Да с того, что они черви, и занимаются лишь тем, что людей убивают, вот и всё».
Большая часть собравшихся разбрелась и оставила их. Лёшарс, вновь склонившись над столом, изучал карту с таким видом, будто бы штурм планировал. Взглянув вверх, Рив заметил двух надзирателей, которые стояли, опершись на перила мостков, и молча наблюдали за ними. Их звали Галлего и Кэмпбелл. Выхватив газету прямо из-под носа Лёшарса, Рив поднял её на вытянутой руке, словно хотел стряхнуть постиранное бельё.
— «А план эвакуации у нас есть вообще?» — спросил он.
Галлего пожал плечами, не снимая рук с перил.
— «Спрошу у начальства», — ответил надзиратель.
У них даже не было плана действий в случае возникновения пожара. В случае срабатывания пожарной сигнализации заключённые должны были прибыть в точку сбора в саду, хотя и там они вновь окажутся запертыми в лабиринте с пятнадцатиметровыми стенами, пока кто-нибудь не переправит их всех в другое безопасное место. Рив сомневался, что у КОГ остались подобные места. Будь он председателем вместо Прескотта, то давно уже всех сидящих тут по-тихому пристрелил бы, потому что это был самый разумный вариант.
“А если бы даже они просто двери распахнули, то какая разница вообще? Мир сейчас и так по уши забит тварями, жаждущими убивать людей. Может, им удастся избавить мир и от небольшой группы людей с похожими увлечениями”.
Из динамиков системы громких оповещений раздался визг обратной связи длиной в пару секунд, после чего зазвучал звенящий гнусавый голос, от которого у Рива аж внутренности завибрировали.
— «Заключённый Альва, у вас назначен приём к врачу, зайдите в санчасть. Заключённый Альва…» — говорилось в объявлении. Медики периодически приезжали в тюрьму, так что хотя бы кого-то жизни заключённых ещё волновали.