Чез постучал костяшками пальцев по пустому стеклянному графину, стоявшему перед Аней на стойке, отчего тот зазвенел.
— «Повторить?» — спросил бармен.
Аня оказалась застигнута врасплох видом пустой кружки. Она просидела тут куда дольше, чем ей показалось, а Дом так и не появился. Ну да ладно, это всего лишь пиво. Как будто она тут каждую ночь напивается в сопли. Аня вообще редко когда спиртное употребляла.
— «А почему бы и нет?» — ответила она. — «Спасибо, Чез».
“Ну где же ты, Дом?”
У Ани для него всё равно были дурные вести, хотя, можно подумать, будто и сам Дом этого не знал. В канцелярии военного суда им подтвердили, что единственный вид апелляций по такому обвинению может быть подан лишь в плане приговора, который уже смягчили, заменив смертную казнь тюремным сроком. Оставалось лишь попробовать скостить Маркусу срок по здоровью.
“Зачем все эти правила? Чёрт, да кому они до сих пор нужны ещё? От целого мира остался лишь один город, живущий по законам военного времени, а мы до сих пор цепляемся за какие-то правила, которые уже вообще никакого смысла не имеют”, — Аня взглянула на циферблат наручных часов, показывавший 18:05. — “Чем ты сейчас занят, Маркус? Прочёл ли мои письма? Может, прямо сейчас как раз их и читаешь? Что же это зверьё там с тобой сотворило? И почему ты не позволяешь мне тебя навестить?”
— «Привет, Аня», — произнёс кто-то, сев на стул рядом с ней. Аня услышала шорох ткани, почувствовав аромат карболового мыла с нотками спиртного. — «Ты как, нормально?»
Это был Барри, работавший хирургом-травматологом в Медицинском центре Джасинто. Аня не смогла вспомнить его фамилию, сомневаясь, что вообще её знает. У врачей и офицеров из боевого информационного центра было некое сходство характеров, ведь и те, и другие были словно винтики в этой гигантской мясорубке. Аня отправляла людей на задание, а затем слушала, как они ловят пулю и орут, чтобы их забрал эвакуационный вертолёт, после чего Барри и его коллеги пытались по кускам сшить этих людей в реанимационных палатах. Этот бар ближе всех располагался к больнице, так что медики бежали сюда после смены, чтобы напиться до беспамятства.
— «У нас раненный! У нас раненный!» — эти слова Аня, должно быть, слышала уже тысячи раз за последние тринадцать лет, но каждый раз от них у неё всё внутри холодело. Сигнал, пройдя сквозь линии связи, поступал к ней из динамика радиостанции. Как и в тот раз, когда она слышала, как умирает её мать. — «У нас раненный! Противник убит или покалечен!»
— «Я жду Дома», — сказала она.
— «А-а-а, ясно».
— «Нет, ты меня не так понял», — Аню куда больше возмутила мысль о том, как кто-то может счесть, что Дом забросил поиски Марии, чем предположение, что она тут же прыгнет в чью-то другую постель, раз Маркуса больше нет рядом. — «Он пытается собрать в городе денег на подачу апелляции по делу Маркуса».
Барри в ответ лишь молча уставился на неё.
— «А к вам ведь порой привозят заключённых из “Глыбы”, да?» — спросила Аня и, заметив, как её кружка вновь опустела, выругалась про себя, что уже слишком долго тут сидит. — «В каком они состоянии, когда их привозят на осмотр?»
Аня понимала, что своими вопросами ставит Барри в неловкое положение. Она пронаблюдала за тем, как хирург, моргнув несколько раз, отпил из своего бокала, чтобы выиграть для себя немного времени, за которое можно придумать, как бы помягче описать Ане то, что она, к своему ужасу, и так уже понимала.
— «Ты от меня какого ответа ждёшь?» — наконец спросил Барри. — «Такого, чтобы тебя устроил, или честного?»
— «Честного», — ответила Аня. Надо было идти до конца.
— «Твою мать, так и знал, что ты так скажешь», — выругался хирург. Чез, бесшумно появившись рядом с ними, словно призрак, наполнил кружку Ани, будто бы понимая, что ей без этого сейчас никак. Барри и свой бокал протянул бармену. — «Ну, самая частая причина смерти среди заключённых — это… нож в спину… травмы от ударов тупыми предметами… Вообще-то, не так уж и часто их к нам возят. Вот честно, я всего лишь троих видел за всё то время, что в Медицинском центре Джасинто работаю. Обычно они сами со всей это хренью разбираются, да и к тому же там теперь уже не так уж и много людей обитает. Остались только самые крепкие, и силы у них равны, чтобы до конца друг друга перебить».
Барри внезапно умолк, будто бы понял, что слишком жестковато обрисовал картину, а затем продолжил.
— «Показатель средней продолжительности жизни заключённого в два года был верен в прошлом, но самые приспособленные пережили этот срок. Недавно к нам одного привозили, но… затем снова увезли. С ним всё в порядке было, так что, полагаю, он теперь снова под замком».
Аня и сама не знала, какие эмоции у неё сейчас на лице проявились. Ей уж точно хотелось расплакаться, но она всегда хорошо умела стиснуть зубы и подавить в себе это желание. По крайней мере, ей так казалось. Немного поёрзав на стуле, Барри взглянул ей прямо в глаза.
— «Есть вести от Маркуса?»
— «Он отказывается встречаться со мной, а на письма не отвечает».
— «Возможно, ему их просто не передают».
— «Он сказал Дому, что нам обоим надо забыть о нём, и больше мы от него ничего не слышали», — пробормотала Аня, сама не понимая, за каким вообще чёртом рассказывает о таком Барри. Может, лишь для того, чтобы, произнеся эти слова вслух, самой в них поверить? — «А как я могу о нём забыть?»
— «Да ладно тебе», — ответил Барри. — «Сколько нам всем вообще жить осталось-то? Может, и меня уже завтра не станет. А может, и тебя. Тебе сейчас сколько? Тридцать пять? Да ты ещё молодая».
— «Мне тридцать», — сквозь зубы процедила Аня, внезапно почувствовав приступ беспричинной злобы.
— «Ну, выглядишь ты великолепно. Можешь любого мужика себе отхватить, какого только пожелаешь».
Аня не могла оторвать глаз от пива в кружке. Она чувствовала скорее не кипящую злобу, а смутное и до конца неясное чувство медленно перетекавшей в ней обиды из-за всего на свете. Из-за мамы, решившейся на такое безумство в бою. Из-за червей. Из-за того, что Маркус порой вёл себя, как чокнутый, вытворяя всякие глупости, вместо того, чтобы быть рядом с ней. Из-за того, что он спустил в трубу всё то немногое, что у них было. Из-за Хоффмана, который сделал то, что должен был… Но основной причиной всё же являлся Маркус.
“Как ты мог так поступить со мной?! Как ты мог вот так взять и бросить меня одну?!”
— «Знаю, что могу», — ответила Аня, решившись в кои-то веки признать свою красоту. Но она ни разу до этого не проявляла такой язвительности. — «И именно поэтому мне нужен Маркус. У альфа-самки в стае есть право заполучить себе альфа-самца, так ведь?»
Барри положил ей на локоть свою ладонь, которая каким-то образом соскользнула вниз, оказавшись на бедре Ани, застывшей от происходящего. Маркус такого бы себе в жизни не позволил на людях. Именно поэтому подобный поступок и привёл её в негодование. Дело было даже не в том, что Барри лапал её, а в том, что ей всю жизнь хотелось, чтобы Маркус хотя бы за руку её прилюдно взял, просто признав, что у них есть отношения, а не пытаясь сделать вид, что не спит с ней. Остальное уже не имело большого значения, ведь слишком много людей погибло, а шансов выжить оставалось всё меньше.
— «Милая», — начал Барри, — «если так и будешь ждать его, то у тебя там всё зарастёт обратно к чертям собачьим до следующего перепиха».
И тут Аня ему врезала. Этот гневный порыв возник из ниоткуда, как всегда и бывает. Едва почувствовав, как её кулак врезался в Барри, она тут же вскочила со стула и приблизилась своё лицо к нему. Каким-то образом в ней одновременно бушевали горечь утраты и дикая ярость. Аня и сама не понимала, насколько сильно ударила Барри, но он так и остался сидеть, прижав руку к челюсти и вытаращив на неё глаза. Рука Ани на мгновение словно добела раскалилась от боли.