“Не вносить в отредактированное дело”.)
“ГЛЫБА”, МЕСЯЦ БУРЬ, СПУСТЯ 12 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.
— «Есть термин такой: “одержимый”», — сказал Рив. — «Так вот это про тебя».
— «Сорок…» — прохрипел Маркус на выдохе, вновь подтянувшись на руках прямым хватом. — «Сорок один… Сорок два…»
При каждом подтягивании подбородком он касался торчавшей под потолком стальной балки, которая имелась в каждой камере на нижнем этаже. Конечно, подобные вещи надо было прятать в какие-нибудь короба, но, вероятно, начальник тюрьмы, организовавший через жопу последний косметический ремонт пятьдесят лет назад, решил, что заключённые будут ему благодарны за крепкую балку в камере, на которой можно отлично повеситься. Рив же приспособил её для сушки выстиранного белья. А ещё, благодаря удачному расположению балки под потолком, на неё можно было повесить какую-нибудь простыню, чтобы скрыться от посторонних глаз. Но если создать такую завесу, то это лишний раз подстегнёт какую-нибудь мразь разузнать, чем это таким за ней занимаются. Вертухаи всё равно уже давным-давно не спускаются на нижний этаж, чтобы проверить, что делают заключённые после отбоя.
— «Сорок три… Сорок четыре…»
Где-то в здании залаяли собаки. Для Рива этот звук был совершенно привычен, но Маркус сразу же начинал взволнованно прислушиваться. В этот раз он едва ли выбился из ритма. В нём вновь кипело желание бороться, и Рив даже знал, в какой именно момент всё это началось, ведь он своими глазами видел, как оно нарастало в Маркусе. После разговора с Прескоттом он перестал ходить, свесив плечи, да и наконец-то нашёл в себе силы прочесть письма от своей девушки. Но решающим событием для него стало нападение собак. Вспоминая об этом, создавалось впечатление, словно Маркусу надо было убедить самого себя в том, что он ещё способен сражаться, и что ему есть за что сражаться. В тот момент, когда он одержал верх в пылу драки за собственную жизнь, в нём что-то в момент изменилось. Маркус вспомнил, что у него лучше всего получалось: быть солдатом. Смысл его жизни заключался в убийстве червей, и если бы его только выпустили отсюда, он бы их, наверно, голыми руками рвать начал.
И, судя по всему, именно к этому Маркус и стремился, хотя, всё же так и не простил себя. Единственной причиной тренировок, готовящих его к бою, и помощи с выкапыванием туннеля было то, что он планировал выбраться на волю и перебить как можно больше Саранчи, прежде чем она наконец-то убьёт его самого. Всё это постепенно начинало казаться вполне логичным Риву, но лишь потому что ему наконец-то удалось взглянуть на мир глазами Маркуса.
“Или это мне так только кажется. Бьюсь об заклад, никто вообще не знает, что на самом деле у него на душе творится. И, честно говоря, я не уверен, что сам хотел бы это узнать”.
Рив мог часы сверять по распорядку тренировок Маркуса, подошедшего к делу с таким рвением, будто бы все сроки горели уже. Закончив очередной подход, он спрыгнул на пол, встряхнул руками и, приложив локоть поперёк груди, растянул его несколько раз, сначала правую руку, а затем и левую, после чего залез на кушетку, чтобы вновь ухватиться за балку, но в этот раз уже обратным хватом. Сделав ещё пятьдесят подтягиваний, он спрыгнул, чтобы передохнуть, уперев ладони в бёдра. Громадный шрам от стычки с собаками пролегал сквозь его лицо, словно глубокая расщелина со рваными краями, но каким-то образом на Маркусе всё это смотрелось скорее, как украшение, нежели уродство. Говорят, по чертам лица можно узнать историю всей твоей жизни, и Рив уж точно был уверен, что история жизни Маркуса перед ним, как на ладони.
— «Пора начинать плату за вход в камеру брать», — пробормотал Маркус, распрямившись. Его речь по-прежнему звучала слегка неразборчиво, ведь онемение и скованность его изуродованной щеки ещё нескоро пройдут. — «Тебе бы тоже упражнения не помешали. Какая-никакая физиотерапия для твоей руки».
— «Сам же знаешь, что я, блядь, теперь даже пальцы в кулак сжать не могу», — ответил Рив. Руку неслабо разворотило, и Рив до сих пор не чувствовал некоторые пальцы. Такому наёмному убийце работу больше никто не предложит. — «К тому же, у нас сейчас куда более серьёзные проблемы появились».
— «Какие?»
— «Крыло для психов закрывают. Скоро останется только шестеро надзирателей».
Маркус в ответ лишь взглянул на него и вновь запрыгнул на балку, в этот раз ухватившись уже одной рукой за неё.
— «Почему?» — спросил он.
— «Ярви говорит, некоторых вертухаев призвали в армию».
Маркус и так никогда не улыбался, но сейчас его лицо просто скривилось от расстройства. Это был один из тех немногих моментов, когда Рив точно знал, о чём думал Феникс: это его, опытного солдата, должны были отправить обратно на передовую, ведь именно этого он и хотел, прекрасно умея сражаться.
— «Кэмпбелла тоже?» — наконец спросил Маркус, кряхтя от натуги.
— «Не-а».
Феникс утих ненадолго, вероятно, считая подтягивая про себя. Рив дождался, пока он закончит подход и спрыгнет вниз.
— «Твою мать», — выругался Маркус, слишком усердно оттирая пыль, прилипшую к ладоням. — «Значит, это им не в качестве награды за превращение меня в собачий корм организовали».
Рив не уловил смысла этой фразы.
— «Он же отстал от тебя, так ведь?» — спросил он.
— «Ага. Ну, и кто остался?»
— «Ярви, Парментер, Оспен, Чалкросс, Кэмпбелл и тот мужик из ночной смены. Как там его звали?.. Линг, кроде».
Маркус, нахмурившись, словно бы сверял этот список в уме какое-то время, а затем пожал плечами.
— «Эта помойка на самообеспечении живёт, а они просто следят за нами. Что из этого такую уж проблему делать?»
— «Сам прикинь, Маркус: чтобы управляться тут со всем, надо двенадцать надзирателей, потому что двинутых на голову они держат под замком в отдельном крыле. Если в смену будет ходить по два человека, то они не справятся. Так что их либо к нам подселят, либо…»
Маркус оглянулся по сторонам с таким видом, будто бы услышал что-то, а затем направился к двери камеры, чтобы взглянуть вверх в направлении мостков. Казалось, он всегда слышал нечто такое, на что Рив и вовсе внимания не обращал. Наверно, сказывались годы практики прислушивания к передвижениям червей.
— «Да уж, будет, чем время скоротать», — отвлечённо пробормотал Маркус, а затем вышел в коридор нижнего этажа и крикнул. — «Офицер Ярви, есть для меня почта?!»
Рив сделал шаг из камеры, чтобы увидеть всё самому, ведь он впервые в жизни услышал, как Маркус повысил голос, пусть и ненамного. Ярви, обмотав шею шарфом и сложив руки на груди в тугой замок, чтобы согреть их, посмотрел вниз через перила с таким выражением на лице, будто бы извинялся.
— «Сегодня почта не приходила, Феникс», — ответил он.
Маркус в ответ лишь кивнул, на мгновение уставившись растерянным взглядом словно в никуда. Будь на его месте какой-нибудь другой заключённый, то за подобный разговор, в самом лучшем случае, его бы наградили презрительными смешками и улюлюканьем. Но Маркусу каким-то образом удалось держаться в стороне от тюремной иерархии.
“«Живёт в этом мире, но не принадлежит ему». Где же я слышал эту фразу?.. Не могу вспомнить, но так и есть всё”.
Мерино неспешным шагом брел по коридору с видом сержанта, решившего разузнать, что за шум творится в его владениях. Маркус с ним теперь старался не встречаться взглядом. Рив изучал их язык тела взглядом настоящего эксперта, потому как в тюрьме всё равно нечем больше заняться, кроме как за другими людьми следить. Мерино расхаживал так, будто бы ему тут всё вокруг принадлежало, хотя, в общем-то, так и было на самом деле. Но он никогда не вставал слишком близко к Маркусу, не загораживал ему путь и не пересекал невидимую черту, ограждавшую открытую дверь камеры Маркуса. Феникс же со своей стороны никогда не пялился на Мерино в открытую, как он это порой делал, расправив плечи и сомкнув кулаки на прижатых к телу руках, будто бы напрашиваясь на драку. Между ними воцарилось немое перемирие. Маркус и не думал подлизываться к Мерино, но и в паханы не метил, ведь у него были совершенно другие цели. Хотя остальные сидевшие всё равно относились к нему, будто бы он имел среди них некий авторитет, и Мерино это прям явно раздражало. Казалось, Маркус всем своим видом пытается убедить Мерино в том, что у того никто не собирается отнимать его поганый титул короля этой навозной кучи.