Нико повернул голову в сторону камеры Мерино. Тот молча наблюдал за ними стоя возле двери, опершись грудью на горизонтальную планку решётки и высунув скрещенные руки сквозь прутья наружу. Сидевший через несколько камер от него Маркус вовсе не обращал внимая на всю эту ситуацию. Закинув ноги на кровать и скрестив руки на груди, он качал пресс, будто бы готовился к драке. Рив говорил, что вся эта безобидная армейщина не давала ему раскиснуть, и волноваться тут не о чем, ведь всяко лучше, чем устраивать свары с Мерино. Раскин не стал останавливаться, чтобы разглядеть Маркуса получше, хотя точно окинул его обеспокоенным взглядом, проходя мимо его камеры.
— «Не о чем тут волноваться, Раскин», — сказал Нико, подталкивая заключённого, чтобы тот шёл быстрее. Открыв дверь вручную при помощи ключа, он затолкал Раскина в камеру. — «Подожди минуту, я принесу тебе одеяло и простыни, хорошо?»
— «Только двери запри», — ответил Раскин. — «Умоляю».
“Бедняга”, — подумал Нико, поворачивая ключ в замке. Он подёргал прутья решётки, чтобы Раскин убедился в том, что никто не сможет к нему в камеру попасть. Порой Нико испытывал вину из-за того, что сочувствовал заключённым, но о людях он привык судить по тому, как они сами к нему относились. Невозможно было одновременно думать о преступлении и не реагировать на стоявшего перед тобой человека. Нико просто не мог постоянно осуждать заключённых или злиться на них, ведь здесь не случалось ничего, что могло бы подогреть в нём эти эмоции. По крайней мере, так было в случае с Раскиным. А вот любители детишек — это совсем другое дело. Сложно было забыть о такой херне, когда смотришь на них. Но отвращение Нико, отточенное, словно лезвие ножа, к ним не утихало из-за того, что ни один из педофилов даже не пытался сделать вид, что вообще раскаивается в своих деяниях. К тому же, они до сих пор пытались манипулировать людьми и потворствовать подобным преступлениям при любом удобном случае. Нико и представить себе не мог более пугающих и бесполезных для общества уёбков, чем педофилы. Каннибал по сравнению с ними был просто душкой.
Остановившись на месте, Кэмпбелл оглядел этаж с камерами, а затем располагавшиеся над ним мостки. Если смотреть снизу, то всё это место становилось похожим на амфитеатр. Нико понял, о чём думал Кэмпбелл: именно так теперь им и придётся работать, меняя обстановку разве что при передаче смены. Двое надзирателей остались тут сами по себе, окружённые людьми, которым вообще уже нечего терять. Они очутились словно на острове, а за стенами тюрьмы живущий в осаде мир с каждым днём становился всё меньше и меньше. В каком-то коридоре за пределами крыла залаяли собаки. Судя по всему, их жизнь теперь будет протекать вот под такой вот постоянный аккомпанемент.
— «Пошли», — сказал Кэмпбелл.
Проходя мимо камеры Маркуса, Нико остановился. Свежевыстиранное бельё, как всегда, висело на короткой верёвке, протянутой от крана умывальника к крючку, который Маркус умудрился вбить в стену между гранитными блоками. Даже вне армии он по-прежнему соблюдал строгую дисциплину и чистоплотность.
— «Значит, написал ей наконец-таки», — сказал Нико. Пару недель назад Рив передал ему конверт, который надо было передать со всей исходящей почтой в Дом Правителей. Адрес на конверте был кропотливо выведен мелкими аккуратными буквами. Нико не общался с Маркусом напрямую со времени последнего медицинского осмотра, проводимого, чтобы не злить Прескотта лишний раз. — «Правильно сделал».
Маркус ещё несколько раз потянулся вперёд, качая пресс, прежде чем ответить.
— «Спасибо за бумагу», — ответил он.
Не сказать, что “Глыба” королевством каким-то была, да и сам Нико стал старшим надзирателем лишь потому, что никто больше не хотел брать на себя такую ответственность. Но в этих стенах он был богом, а у бога на выбор имелось целое меню из карающих молний и снисходящей благодати. Нико, решив ради разнообразия воспользоваться своим всемогуществом, открыл дверь камеры Маркуса.
— «Выходи, Феникс».
— «Что я опять натворил?»
— «Давай быстрее уже».
Встав на ноги, Маркус первым делом взглянул на Кэмпбелла, прижав к бокам руки с сомкнутыми кулаками. По его виду Нико понял, что насторожившийся Маркус просто не знает, куда руки деть, а не бить собрался, хотя вполне мог бы. Кэмпбелл воспринял всю эту ситуацию совершенно иначе, и все остальные на этаже, судя по всему, подумали о том же. Когда Маркус вышел в коридор, со всех сторон послышались крики.
— «Эй, солдат, втащи ему со всей силы!» — послышался чей-то вопль.
— «Сколько в этот раз людей против него выставите, чтобы забороть, а?!»
— «Вот мудачьё!»
— «Держись там, Феникс!»
Нико полагал, что этого всё равно не избежать. На душе кошки скребли, хоть ничего подобного он и не должен был испытывать. Тем не менее, ощущение никуда не ушло. Но Нико просто не мог позволить себе пуститься в поиски самооправдания перед заключёнными, или начать договариваться с ними насчёт причин того, почему он выпустил Маркуса из камеры. Феникс стал для них своего рода краеугольным камнем, своим в доску, победителем. Несмотря на то, что заключённые, наверно, точно так же орали бы, если бы кому-то другому, по их мнению, хотели бы хорошую взбучку устроить, Маркус стал для них чем-то вроде символа. Остальные сидевшие тут считали, что Фениксу тут не место. Хотя, может, они считали, что и им самим тут не место.
Заперев дверь за Нико, Кэмпбелл принялся рвать и метать.
— «Какого хрена ты вытворяешь?!»
— «Тебя не касается», — Нико подтолкнул шедшего перед ним Маркуса к лестнице. — «Я не шучу, исчезни отсюда. Мне с Маркусом переговорить надо».
Судя по всему, Кэмпбелл, на мгновение загородивший собой путь перед Нико, пришёл к какому-то выводу. Вероятно, он решил, что Нико решил использовать тот факт, что Маркус каким-то образом важен для Прескотта, и вытянуть из государства дополнительные припасы, или ещё какие блага. Ну и отлично, пусть так и считает. По крайней мере, эта мысль уж точно не станет злить его так же, как понимание того, что Нико подкармливает Маркуса, словно оголодавшую бездомную собаку. Пожав плечами, Кэмпбелл взбежал по лестнице перед ним и скрылся за дверью, что вела к мосткам в другой части этажа.
Нико, заведя Маркуса в служебный кабинет, подвинул кресло и усадил его за стол. Придвинув поближе телефон, стоявший на испещрённой царапинами лакированной поверхности стола, Нико налил немного кофе в чашку и поставил её перед Маркусом.
— «Я прогуляться схожу», — сказал он. — «Минут на десять. Позвони своей девушке. Чтобы дозвониться в город, перед номером сначала набери цифру “8”. Выпей кофе, а затем я отведу тебя обратно».
Маркус взглянул на Нико так, словно бы тот с ума сошёл.
— «Я не могу этого сделать», — сказал он.
— «Можешь и сделаешь», — ответил Нико.
Нико решил, что стоит лишь ему покинуть комнату, и Маркус секунд через десять уже передумает. Захлопнув за собой дверь, Ярви специально принялся громко топать, чтобы Маркус услышал, как он удаляется по коридору. Нико решил провести эти десять минут на потёртом кожаном диване возле служебного туалета, откуда он также сможет наблюдать за входом и вовремя остановить Кэмпбелла, если тот вернётся. Псы вновь залились лаем, который доходил до Ярви сквозь решётки и стены. Порой лай собак напоминал просто шумную беседу, а иногда был столь неистовым, что в нём прямо слышалось желание разорвать заключённых на куски. В некоторые моменты лай становился прерывистым, будто бы псы спрашивали друг у друга, что сейчас происходит, и куда все подевались. Парментер, казалось, их даже понимает. Он был единственным, кто соглашался спускаться к псам.
“Всё, десять минут прошло”, — подумал Нико. Время истекло, и он направился обратно, а затем, специально подёргав дверную ручку, чтобы предостеречь Маркуса, распахнул дверь. Маркус всё так же сидел за столом, уставившись на его поверхность. Телефон стоял ровно на том же месте, куда его поставил Нико, как и чашка, но кофе Феникс всё же допил.
— «Ну как, нормально всё?» — спросил Нико. — «Письмо твоё она получила?»
— «Я не стал звонить», — ответил Маркус. — «Но всё равно спасибо, я ценю твои старания».