– Вот мерзость! – сказал Жека.
Через пять минут они, уже оставив позади гнусный «Мак-Панк», пришли к остаткам чьей-то здоровенной баррикады. Наверху горы из мусора стоял во весь рост парень, пьяным голосом оравший гимн Советского Союза и махавший знаменем. Алёша пригляделся и увидел, что в руках у этого субъекта – не кумач, а увеличенная копия кассирского флажка «Свободная касса».
В этот-то момент Двуколкин и решился: он убьёт Пинкова, чем бы это ни грозило.
До «Морозова» осталось пара сотен метров, когда Лёшины товарищи сказали, чтобы дальше он шёл в одиночестве. Они решили притаиться за углом и наблюдать за домом и за Алексеем: но, конечно, так, чтоб скрыть свою причастность к покушению. После совершения казни было велено (конечно, если вдруг Пинковская охрана сразу не прикончит) уходить так, чтобы не поставить их под подозрение. В случае же, если Лёша не свершит того, что должен, Виктор обещал расправиться с ним собственными силами, пускай даже для этого пришлось бы взять «Морозовъ» штурмом, как Бастилию.
Тяжёлый, но уже согретый пистолет лежал под левым боком.
– К Лизавете Александровне! – воскликнула консьержка до того, как Лёша что-либо успел произнести.
Двуколкин лишь кивнул, не в силах сказать «да», дошёл до лифта, осторожно наступая на ковёр, и попросил служителя:
– Пожалуйста, седьмой.
– К Пинковым? – равнодушно сказал тот, но у Двуколкина тотчас же пересохло в горле, перестал ворочаться язык.
Те несколько секунд, что они ехали, Алёша ощущал, как у него немеют и становятся тяжёлыми все члены: руки, ноги, голова и даже веки, почему-то норовящие закрыться.
На площадке он был в совершенном одиночестве. Осталось только позвонить в квартиру, попросить хозяина и… Но всего этого можно было и не делать. Лёша простоял минуту. Две. Три. Даровал Пинкову лишних двести сорок секунд жизни. Потом вспомнил про злосчастный лозунг и про революцию, украденную, как то солнышко из сказки – крокодилом.
Вспомнил – и нажал звонок.
Служанка отворила:
– Вы, наверно, к Лизе?
– П-позовите м-мне, пож-жал-луйста, хозяина, – услышал Алексей свой голос где-то вдалеке.
– Что, Александра Львовича? А-а! – тётка улыбнулась. – Понимаю, понимаю!
И исчезла.
Алексей не помнил, сколько прошло времени.
Рукой он нащупал пистолет, схватил его так крепко, как был в состоянии, и ждал, ждал своего заклятого врага…
… Пока внезапно на пороге не возник его кумир.
Омлетов!
Когда Лёша оказался в кабинете, он успел уже немного поваляться на полу в истерике, поползать на коленях, выплюнуть пустырник, принесённый горничной, и выпить валерьянку из рук Лизы. Его всё ещё трясло. Папаша запер дверь и усадил Алёшу в кресло (то, медвежье) рядом со столом, где помещался ноутбук с куском романа.
– Так, – сказал Пинков-Омлетов. – Объясни-ка мне ещё раз, что к чему! Да не волнуйся!
Алексей сквозь слёзы ещё раз пересказал всё про убийство, кражу лозунга и прочее.
– И что же помешало? – с интересом спросил Алоизий.
Лёша объяснил, что он не смог поднять руки на своего кумира, на любимого писателя, вождя нонконформистов.
Алоизий скромно улыбнулся.
– Я… не знал… что вы… Пинков… – промямлил парень.
– Да, пишу под псевдонимом, – отвечал небрежно автор. – Так ты говоришь, они тут, за углом?
– Кто?
– Ну, твои приятели.
– А… Да…
Двуколкин не поколебался сдать убийц любимого писателя.
– Они вооружены! Один, по крайней мере!
– Ничего, – сказал Омлетов. – У меня охрана. Сейчас вызову.
Потом он нежно обнял Алексея вместе с креслом:
– Эх, товарищ! Понимаешь, что ты спас всю Революцию в лице её вождя?
Алёша ничего уже не понимал. Поверил на слово.
– Наконец-то! – закричала Лиза, когда господа изволили покинуть кабинет. – Скажите уже, что случилось!
– Этот парень спас меня от смерти! – важно заявил Пинков, и Лиза без смущения бросилась Алёшу обнимать.
Потом папаша заявил, что должен предпринять некие действия в связи с произошедшим, быстренько оделся и ушёл, а Лиза потащила Алексея в красную каминную. Двуколкин раньше не был в этой комнате. Колонны чистой яшмы и диван с картинами да Винчи на подушках показались ему малость слишком пышными. Но Лёша промолчал. Позволил уложить себя на мягкое, как раз между журналом «Офисьель» и блюдечком октябрьской клубники во взбитых сливках. В телевизоре показывали моды. Алексей бессмысленно уставился в экран. Под крайне некоммерческий шедевр группы «Тайм-аут» взад-вперёд шагали девушки:
Да, сразу было видно: модельер – товарищ субкультурный и нонконформистский. Манекенщицы, костлявые, как узники концлагеря (намёк на голодающую Африку) изящно демонстрировали вариации на тему маоистской униформы. Синие костюмчики со стразами и перьями, в обтяжку и гофре, с игривыми шнуровками и милыми карманцами на попке демонстрировали явную приверженность прогрессу. А берцы на шпильках, конечно же, были блестящей находкой.
Подруга стащила с Алёши рубашку:
– Ох, бедненький! Как тебя били! Сейчас я помажу!
Она убежала куда-то, вернулась с баночкой мази.
Двуколкин лежал, как мешок, и глядел одним глазом на подиум, где рассекала приятная барышня в чёрной беретке со звёздочкой чистого золота.
Лизины руки гладили Лёшину спину приятно и нежно…
Внезапно показ мод прервали, возникла заставка «Последних известий».
– Как только что стало известно, менее часа назад было совершено покушение на идейного вдохновителя Великой Революции Алоизия Омлетова. Писатель спасся благодаря самоотверженности некоего Алексея Двуколкина, вовремя предупредившего его об опасности. Группа заговорщиков, судя по всему, готовившая реакционный мятеж, в настоящее время находится в розыске. Мы будем вам сообщать…
– А может, полностью разденешься? – спросила Лизавета.
Лёша начал стягивать штаны…
…За окнами стреляли.
Эпилог
Алексей Васильевич Двуколкин живёт в Лондоне. Дела его идут просто отлично. После смерти тестя Алексей счастливо унаследовал империю фастфуда, обогнавшую «Макдоналдс»: у него примерно сорок тысяч заведений от Аляски до ЮАР. Немудрено: ведь после Революции весь мир объединился, став одной большой республикой под знаменем прогресса и нонконформизма. Ежедневно контркультурные «Мак-Панки» кормят розалюксембургерами два-три миллиона человек. Алёша счастлив. Разве может быть иначе?
Институт он так и не закончил, вылетел оттуда в первую же сессию. Но папочка Пинков не дал Алёше сгинуть в недрах армии. Двуколкин замечательно устроился в МГИМО, успешно пропинал пять лет балду и вышел с купленным дипломом, обошедшимся в дневную выручку «Мак-Панков». Ему сразу дали тёплое местечко в руководстве фирмы, и Двуколкин получил всё то, о чём мечтал: туманно-важный титул «менеджер» и мебель из шикарных магазинов. К этому моменту Лиза уже второй раз была беременна.
Конечно, нет, они не поженились! То есть, стали жить вдвоём, плодиться, размножаться, в мещанском заведении типа загс не побывали. Прогрессивным субкультурным людям это ни к чему. Точнее – западло. Алёша с Лизой уже двадцать лет живут в гражданском браке. Всем довольны. Правда, раза три-четыре Лёшина подруга убегала с разными субъектами, как правило, мясистыми, косматыми и потными, но всякий раз возвращалась под крыло Двуколкина. Наверно, знала, что Алёша – за свободную любовь и всё прощает.
Лиза и Алёша не расстались с прошлым, не обуржуазились! Проснувшись на Канарах в дачном «домике», они всегда включают радио и слушают любимую мелодию «Команданте навсегда», с которой начинается вещание. В портмоне у Лизаветы – фото Троцкого. И Лёша не ревнует. Он и сам украсил кабинет директора «Мак-Панка» ликом Мао: нет, не тем, из комнаты в общаге, тот остался у Витька.