Последней каплей стал призыв Лебедя офицерам Тульской дивизии, которым задерживали выплату зарплаты, не выходить на работу, пока с ними не рассчитаются.
Понимал ли Лебедь, что он делает? Разумеется, да. Понимал он и то, что навсегда потерял симпатии той среды, из которой вышел - военных. Впоследствии генерал Трошев в своих мемуарах суммировал эти настроения так: “Ныне не только мне, но и абсолютному большинству армейских офицеров стыдно, что этот генерал – наш бывший сослуживец. Никто не нанес вреда Вооруженным Силам больше, чем Лебедь”. Патриотические силы, до последнего верившие, что Лебедь одумается и возглавит “последний поход на Москву”, отвернулись от генерала-предателя. Новых друзей у него не прибавилось: в демлагере все было занято, места для генерала не было. Лебедь знал, на что идет. И впоследствии генерал никогда не признавал Хасавьюрт ошибкой.
Лебедь, однако, искренне полагал, что, подписывая капитализацию России перед головорезами, он спасает государство, дает ему необходимую передышку – как Ленин подписывал “подобный” Брестский мир.
Лебедь был убежден (и не без оснований), что массы разложены и деморализованы. При этом антигосударственная пропагандистская машина работала на таких оборотах, и настолько запугивала население, что лозунг “мир любой ценой” мог оказаться в какой-то момент массово востребован. Так отчасти и вышло: первый же крупный успех сепаратистов вызвал настоящую массовую истерику. Вопрос был в том, насколько
285
деморализованы при этом войска. Лебедь решил, что войска надо выводить срочно, пока
не посыпался фронт. То есть, Хасавьюрт был типичным “решением полевого хирурга” –
пилить ногу, чтобы спасти жизнь. То, что он может ошибаться в диагнозе, Лебедь не допускал. Операция, однако, не принесла облегчения, в том числе и военным. Войска начали выводить зимой буквально в чистое поле. На декабрьский снежок с поземкой в неотапливаемые палатки – без воды, без тепла, без горячей еды. О моральном состоянии частей лучше было вообще не говорить: российская армия была уничтожена и опозорена, как никогда в русской истории. В тот момент, казалось, что это навсегда. Альфред Кох имел все основания язвить по поводу того, что российские ракеты и самолеты абсолютно никому не страшны: “в случае чего” прилетит один натовский взвод и просто-напросто отберет у русских все опасные игрушки...
Впоследствии Лебедь попытался сделать что-то конструктивное на чеченском направлении. В июле 1998-го года он, пользуясь своими связями в Чечне, организует Миротворческую миссию на Северном Кавказе, занимающуюся в основном вызволениями из чеченского плена российских солдат. К началу 2001-го года на счету миссии было 168 освобожденных. Это была единственная чеченская инициатива генерала, не вызывавшая никакой критики.
После Хасавьюрта положение Лебедя ухудшилось. Нажив себе врага в лице Куликова, Лебедь поссорился и со “своим” Родионовым. Генерал попытался компенсировать это активной работой на публику: съездил в Минск к Лукашенко, отказался от поездки в Страсбург (где Россию собирались в очередной раз таскать мордой по терке за Чечню). 25-го сентября Лебедь освободил место в Думе – “в связи с поступлением на государственную службу”, после чего поучаствовал в предвыборной кампании Коржакова, на это место нацелившегося. 26-го сентября Лебедь сказал на пресс-конференции: “Коржаков – патриот своей страны, и я не исключаю альянса с ним. Уголовных дел за ним не числится”.
Развязка, однако, приближалась. 15-го октября 1996-го года на слушаниях в Государственной Думе РФ по чеченскому вопросу Лебедь публично назвал Куликова ответственным за сдачу Грозного. В тот же день на военном совете ВДВ Лебедь выступил против инициативы Родионова по переподчинению частей ВДВ командующим военных округов, заявив, что это “граничит с преступлением”. Это переполнило чашу терпения Куликова, и он решил сыграть в ту же игру, что и Лебедь в начале своей карьеры – а именно, обвинить того в “подготовке переворота”.
16-го октября 1996-го года Куликов публично обвинил Лебедя в стремлении захватить власть вооруженным путем. По словам Куликова, еще в августе Лебедь направил силовым министрам для обсуждения предложение создать некий “Русский легион” численностью в 50 тысяч человек, с прямым подчинением секретарю Совета Безопасности. По словам Куликова, пресловутый “Легион” должен был заниматься тайными операциями, совершать политические убийств, и вообще, творить кровавый ужас. Этим планам якобы воспротивился Министр обороны Родионов и сам Куликов. Среди обвинений в адрес Лебедя было и то, что чеченцы обещали Лебедю полторы тысячи боевиков для прихода власти в Москве.