“Те же гроши возьмем в другом месте. Ишь, чего удумали – стрелять!” Пятая категория была своеобразная. За жену в Афганистане положено платить и... немало. Долбится какой-нибудь бедолага всю жизнь, уже и далеко за тридцать, уже и горб почти нажил и руки до колен от непомерной и непосильной работы, и все ни кола, ни двора, ни жены. Бедолаг таких в Афганистане навалом. Их просчитывали и вели примерно следующий разговор:
- Махмуд, сколько тебе лет?
- Тридцать шесть.
- Сколько тебе надо денег, чтоб курить дом, жену?
- Сто тысяч афгани!
48
- Вот двести, Махмуд. Купи все, живи, как человек, но Аллах никому ничего не дает даром. Ты должен отработать, Махмуд, точнее, отвоевать. Только один год, Махмуд.
Ты оглянуться не успеешь, как он пролетит. Зато потом...
Расчет беспроигрышный. Или Махмуд почувствует запах крови, войдет во вкус и его уже не остановить, будет воевать до упора, или честно отработает свой год, придет рассчитываться: “Ты хорошо воевал, Махмуд, спасибо, иди с миром”. С миром, насколько Лебедю известно, никто дальше, чем на километр, не уходил.
А шестую категорию, к глубочайшему сожалению, рождали сами. Займут душманы какой-нибудь мирный кишлак, обстреляют советскую колонну, нанесут ей потери. Осатаневший командир, руководствуясь принципом: пусть лучше их мамы плачут – развернется и вмажет по кишлаку из всего, что у него есть. Если он инициативен и злопамятен, он наведет на кишлак четверку-восьмерку вертолетов.
После вертолетов по кишлаку прогуляется дивизион, положив 200-300 снарядов, потом выяснится, что на 10 убиенных в лучшем случае – один душман, остальные мирные. Человек, совершенно далекий от войны, не желающий воевать, возвращается домой, выясняет, что была у него жена – нет жены, были дети – нет детей, была мать – нет матери. И вскипит в нем кровь. И вот он уже не человек, а волк: готов резать, кромсать и убивать до бесконечности. И чем дольше война, тем больше таких волков. Они – волки, а мы с каждой очередной заменой выбрасываем на этот кровавый рынок толпу сосунков и губошлепов. С каждым годом волки матерели, а сосунки оставались сосунками. Так и воевали. И теперь еще находятcя недоумки, смеющие открывать рот на тему: “А чего вы еще не победили?”.
Лебедь также уяснил себе в известной мере специфику взаимоотношений внутри народно-демократической партии Афганистана. По крайней мере, в части касающейся ее военных представителей. Считавшаяся монолитной, единой, НДПА на тот период включала в себя два крыла: партунисты и халькисты. Соответственно, производной от слов: партун – знамя и халь – народ. Партунистов в партии было 30 процентов, халькистов – 70. Несмотря на явное меньшинство, партунисты, представляющие правое крыло партии, являлись ее основой. В это крыло входили крупные собственники, ученые, дипломаты, промышленники. Это была элита, державшая в руках все и вся. Халькисты – левое партийное крыло – являли собой образчик совершенно дикого сброда: крестьяне и рабочие, люмпены всех мастей и вида. Очень левые и очень правые марсисты-маонисты, поклонники красных кхмеров, кого там, в общем, только не было. Это было формальное большинство. Закоренелость, догматизм, неграмотность, противоречия, доходящие зачастую до вооруженных разборок – это халькисты. Разрешить возникшие в среде братьев по НДПА партийные разногласия с помощью длинной автоматной очереди – это халькисты. Нет человека – нет проблемы, нет партийного противоречия.
В силу подавляющего интеллектуального превосходства все руководящие посты в партии, а в равной степени и в армии, все высшие должности, до командира полка включительно, занимали партунисты. От заместителя командира полка и ниже – сплошь халькисты, или другими словами говоря, то партийное стадо, которое ходит в стремительные атаки и кует партии славу. В силу всех перечисленных причин халькистское крыло партии всеми фибрами души ненавидело партунистов. В армии это явление носило характер, по сути