В рассуждениях о чудесах и превратностях судьбы прошло минут десять. На грешную землю всех вернул мощный взрыв сзади колонны. На дороге, по которой прошло уже более 10 машин, при всей плавной тщательности работы саперов, следовавший 13-ым и 14-ым “Урал” отыскал первым задним колесом мину и теперь стоял некрасиво, противоестественно вздыбив левое переднее колесо. Рядом на собственных ногах (что положительно) стоял и безостановочно часто икал (что отрицательно) бледный водитель. Импровизированная комиссия в составе старика подполковника, Лебедя и еще трех офицеров-саперов поставила “Уралу” смертельный диагноз: восстановлению не подлежит. Машину разгрузили, водитель и пришедшие к нему на помощь братья по совместной борьбе с бездорожьем, резко открутили с двигателя все, что можно открутить, слили солярку, а машину столкнули в пропасть. Она тяжело и косо покатилась, дробясь на мириады бывших своих составляющих. Двигаться колонне было не скучно.
XIII
Пока десантники преодолевали объективные и субъективные трудности, погода как-то незаметно испортилась, и пошел сначала мелкий, а потом все усиливающийся дождь. Казавшаяся прямой дорога начала прямо на глазах стремительно раскисать. Жидкая грязь покрыла сначала подошвы сапог, потом носки, а через два часа все ходили в ней уже по щиколотку. Машины, люди – все представляло собою комья сплошной грязи. Побольше ком – машина, поменьше – человек. Конец февраля, март, отчасти начало апреля - самое гнусное время в Афганистане. Грунт, который обычно поддается усилиям человека, предельно неохотно (открыть и оборудовать окоп для стрельбы лежа – проблема), чудовищно раскисает. Грунтовые дороги перестают быть доступными для любого вида колесного транспорта, даже танки и БМП зачастую пасуют под так
называемой дорогой. Сапоги вызывают тоску и уныние. Надев их с утра пораньше, ступил
68
за порог – сразу по щиколотку. Прошел тридцать метров, уже и сапог не видно, и непонятно, во что ты обут. Помнешь их – они раскиснут. К раскисшим сапогам грязь
прилипает еще более прочно, и так бесконечно. Счастливцы, умудрившиеся каким-то путем обзавестись резиновыми сапогами, вызывают поголовную зависть и частичку раздражения. Кому-то может показаться смешным, что предметом зависти могут быть самые примитивные резиновые литые сапоги. Чтоб что-то понять, надо полазить по той грязи, тогда к вечеру начинаешь испытывать чувство тошноты. Грязь застит белый свет, грязь везде: жидкая, липкая – и начинает казаться, что так уже будет всегда. Именно в такую грязевую кашу и попали десантники, спустившиеся с серпантина.
С началом дождя минно-розыскные собаки категорически прекратили всякую деятельность, и мокрые, с поджатыми хвостами, виновато поглядывали на людей. Саперы еще больше замедлились. Так десантники продвинулись еще километра на полтора. Дождь уже стоял сплошной, дорога утратила свои очертания, местами на участках до 150 метров сплошь покрылась водой. Решили становиться на ночь. Все были мокры до трусов: ни о каком согревании или просушивании не могло быть и речи. Палатки даже и ставить на стали – бесполезно. Выставили караулы, оседлав близлежащие высотки. Людям было приказано размещаться на отдых по машинам. Холодно, грязно, мокро, сыро, отвратно. Ну что тут еще скажешь?!
Оживление внес взвод материального обеспечения батальона. Руководимые властной рукой старшего прапорщика Костенко, поварята в рекордно-короткие сроки вскипятили чай, а пока оголодавший батальонный народ грыз сухари, запивая их обжигающим напитком, сварили и отвалили всем по двойной порции восхитительно-вкусной гречневой каши с мясом. Лебедь лично такой каши ни до того, ни после того не едал. Все наелись, согрелись. И погода вроде стала казаться не такой гнусной, и дождь не таким сильным, и грязь вроде перестали замечать. Немного же человеку для счастья надо.