Выбрать главу

Если “Папа” брался кого-то ругать, а без дела он никого не ругал, то делал это безо всякого хамства и мата, исключительно литературно и вежливо. Но при этом он с такой едва уловимой ехидцей изображал в лицах все действующие стороны конфликта (и кто, и что и чем при этом думал), что все единодушно сходились во мнении: на язык “Папе” желательно не попадаться, и лучше бы он просто отматерил, чем стоять и слушать, что о тебе думают твои 10-12-летние дети, и как в свете твоих деяний выглядит твоя очень взрослая жена.

Ко всему еще Александр Васильевич был большой дипломат, благодаря чему, слушателей, совершенно не доставали никакие политорганы. Жили и учились, что называется, как у Христа за пазухой. Все выпускники Александра Васильевича Романова, помнят, любят его и благодарны ему за то, что он в них вложил.

А главное среди этого – всегда, везде, как бы высоко ни вознесла тебя судьба или низко не опустила, оставаться человеком и никогда ни на какие блага не разменивать свою честь.

 

 

 

 

 

100

 

 

III

 

Вначале, как и всегда, учебный процесс разворачивался тяжело. Были тому

объективные и субъективные причины. Главной среди объективных причин, на взгляд

Лебедя, являлась: Академия была основана в 1918-ом году, в эпоху царствования кавалерии, матушки пехоты и довольно-таки допотопной артиллерии. Танковые войска и авиация были в эмбрионном состоянии. О ракетных, космических, воздушно-десантных войсках и не помышляли. Шло время, создавались новые рода и виды Вооруженных Сил, совершенствовались и переходили в другое качественное состояние тактика, оперативное искусство, стратегия, а три года обучения оставались неизменными. Программу обучения определял начальник академии. Но каждый начальник академии, прежде всего, человек, и ему присущи определенные симпатии и антипатии. Один уповал на танки, второй – на артиллерию, третий делал ставку на ракетные войска.

Подготовка офицеров во многом зависела от подготовки преподавателей. Один старательно готовился к занятиям, другой проводил их формально.

Главным среди субъективных причин, на взгляд Лебедя, является уровень подготовки преподавательского состава. У каждого в армии есть свой потолок. Не все его ощущают, но есть он у всех. Был хороший командир батальона, ушел в академию, выпустился заместителем командира полка – работает уверенно – молодец. Поставили командиром полка, и вот тут он, этот потолок в большинстве случаев и срабатывает. Две самые тяжелые должности в армии – командир роты и командир полка. Старается офицер, бьется, как рыбка, рано приходит, поздно уходит – а толку нет. Дела в полку все хуже и хуже. Чем хуже дела в полку, тем больше он нервничает, кричит и ругается. Чем больше он кричит и ругается – тем хуже дела в полку. Не кричать надо – управлять, а не получается.

Посмотрят на него мудрые старшие начальники, вроде не пьет, не курит. Опять же старается, вроде не дурак, а не тянет. Ну, куда его, такого непутевого? В преподаватели. И получается свинский замкнутый круг: кто может играть – играет, кто не может играть – идет учить, как играть. А кто и на это не способен, тот идет учить, как учить.

Количество преподавателей, которые являются учителями милостью Божьей, в академии можно посчитать по пальцам. По крайней мере, из тех, с кем сталкивался Лебедь и кто его учил, это полковники: Н.Н. Кузнецов, А.П. Лушников, В.Г. Барулин.

Учиться у них было тяжело и сложно. Но то, что они дали и как они дали – останется на всю жизнь. Мало обладать самому глубокими и разносторонними знаниями. Надо еще уметь доходчиво, понятно довести их до аудитории. Эти люди владели методикой преподавания в совершенстве. Но даже среди них особо выделялся полковник Кузнецов. Огромный, медвежковатый войсковой разведчик времен Великой Отечественной войны, со слегка подрагивающей (с тех же времен) после контузии головой, с острыми и умными глазами. Он был фактически предан своему предмету – тактике, знал ее потрясающе глубоко и разносторонне, до тонкостей, до нюансов, и, главное, он умел передать этот свой фанатизм. Он успешно властвовал над аудиторией. В его интеллекте растворялось все без исключения. Он был непререкаем и жесток. То