Удалившись в одну из колонн, Кутузов утратил управление войсками и на суде по поводу поражения колонны Пржибышевского дал совершенно «глухие» показания: «О времени, когда 3-я колонна была разбита по причине, что почти все бывшие в оной генералы достались в плен, и не имея обстоятельного об ней донесения, я неизвестен»124. Правда, в какой-то момент Кутузов снова пытался выполнять обязанности главнокомандующего — так, он отдал запоздалый приказ об отступлении 1-й и 2-й колоннам. Потом, как уже сказано, Кутузов пытался как-то организовать сопротивление полков 4-й колонны и бригады Каменского, вернуть утраченные ключевые Праценские высоты, но было уже поздно. И тогда, начиная с полудня, он блистательно отсутствовал на поле битвы, отступив с него вместе с бригадой Каменского. Опять же неясно, где он проводил время до ночи. Если ему было трудно пробиться к Багратиону или великому князю Константину, то почему он не устремился к отступавшим в другом направлении колоннам Дохтурова и Лонжерона
Изначально не заявив об отставке и приняв на себя весьма странную роль главнокомандующего, который вовсе не командующий или лишь немного командующий, Кутузов сам себе связал руки. Позже он писал, что «место, в коем находился я в тот день, не позволяло мне видеть лично происходившее в прочих местах»125 Но это был его собственный выбор. В обязанности главнокомандующего входила и организация отступления с поля битвы, что сделано не было, и Александр, прождав Кутузова всю ночь, сам приказал армии отходить в Венгрию.
«Неприятель хорошо маневрировал… — вспоминал гренадер Попадищев. — Не хуже Суворова! Тут в деле все солдаты говорили: “Был бы Суворов, так этого бы не было”»1211. Но Наполеона вело к победе не только искусство маневрирования. Как писал военный историк и генерал русской армии Леер, гений его слагался из множества черт, черточек и качеств. Их, в принципе, не были лишены другие люди, в том числе и Кутузов, но эти качества — в своей совокупности, в сочетании — и делали Наполеона гениальным полководцем. Леер перечисляет составляющие этого гения, а мы прилагаем это перечисление к Кутузову. Это — громадный труд по тщательному изучению местности и организация рекогносцировки (наполеоновские генералы заранее прошли все дистанции, которые предстояло преодолеть их полкам ночью). Это — постоянное наблюдение, разведка сил противника, местонахождения, движения его и, соответственно, принятие окончательного решения о своих действиях. При этом решение должно быть принято не слишком рано, но и не слишком поздно. Гений предполагал продуманную стратегию и тактику сражения на разных его участках (на правом крыле — активная оборона с последующим переходом в наступление, на левом — пассивная оборона, основной удар — в центре). Нельзя не упомянуть о тщательной подготовке и расчете сил и возможностей, с тем чтобы сосредоточить их в нужном месте и добиться перевеса над неприятелем. Наконец, помимо всего прочего, Наполеона отличало «необыкновенно искусное ведение сражения в духе внутренней его цельности, единства в действиях, планосообразности»127. Наполеон сам писал об этом так: «Со стороны неприятеля не было соединенной армии, действующей по одной схеме, которой части поддерживали друг друга. Тут было три различные неприятельские армии, разобщенные, имевшие французов в голове и на фланге, могшие только действовать личной храбростью, без всякого расчета, и сопротивляться изолированно, без общей цели; со стороны французов, напротив, все было связано между собой. Все двигалось в согласии, и все помогало одно другому для общего последствия».
Кутузов, не проявив ни одной из этих черт своего противника, полностью сложил с себя ответственность за поражение. «Я умываю себе руки» — так он сказал в разговоре с офицерами Измайловского полка. «Могу тебе сказать в утешение, что я себя не обвиняю ни в чем, хотя я к себе очень строг» — так он писал жене128.
Багратион, простояв ночь у Раузница, получил приказ Александра об отступлении к Аустерлицу, в окрестностях которого стали сосредоточиваться остатки разбитой армии. Ермолов писал, что когда отозванный со своего передового поста он приехал в Аустерлиц, то армии как таковой не было: «Беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, полков не бывало: видны были разные толпы». О том же вспоминал и Адам Чарторыйский: «В союзных войсках не было больше ни полков, ни главного корпуса, это были просто толпы, бежавшие в беспомощности, грабившие и тем еще более увеличивавшие безотрадность этого зрелища». И только войска Багратиона, совершившие переход от Раузница к Аустерлицу, казались единственной организованной силой, несмотря на потери в бою и при отступлении. Их вел полководец, которому доверяли солдаты и офицеры. «Багратион один остался на месте перед торжествующими войсками Наполеона», — вспоминал Чарторыйский129.