В бригаде тоже наладилась нормальная служба. За это однополчане Деникина бились тут не хуже, чем он в столице. Разор в бригаде из-за командовавшего ею самодура дошел до предела. Стал процветать один мерзавец-подполковник, которому командир доверил батарею. Он так отличался в грязных похождениях, что многие офицеры перестали отдавать ему честь и протягивать руку.
Артиллеристы были вынуждены сойтись на необычайное в офицерской среде собрание заговорщиков. Провели его около лагеря на глухом берегу Буга. Всякое коллективное выступление по военным законам считается преступлением. И капитан Нечаев подал свой рапорт по команде с претензией собравшихся. Дошло до начальника артиллерии корпуса, но негодяя подполковника лишь перевели в другую бригаду.
Тогда офицеры 2-й бригады решились на коллективный афронт — 28 из них подписали рапорт великому князю Михаилу Николаевичу, всегда отстаивавшему благородство в своей епархии. Они заявили: «Просим дать удовлетворение нашим воинским и нравственным чувствам, глубоко и тяжко поруганным».
После расследования ушли в отставку начальник артиллерии корпуса и ненавистный командир 2-й артиллерийской, а Проходимца-подполковника выгнали со службы. Офицеры за незаконный коллективный рапорт отделались лишь выговорами.
Новый командир бригады генерал Завацкий был отличным строевиком, а воспитывал своим примером. Однажды он вместо проспавшего поручика провел его занятия, ни слова не сказав начальнику того. В другой батарее произвел учения при орудиях, о которых тут почти забыли. Прибежавшего запыхавшимся командира любезно успокоил:
— Мне нетрудно, я по утрам свободен.
После такого самый беспутный офицеришко стал являться на занятия минута в минуту. Карточный штос, царивший где только не присаживались офицеры, вывелся, как только Завацкий сказал:
— Я никогда не позволю себе аттестовать на батарею офицера, ведущего азартную игру.
Бригадный искоренял «помещичью психологию» некоторых командиров батарей, смотревших на них как на свое имение. А главное, перестал сажать офицеров на гауптвахту.
Это дорогого стоило. Позорные аресты офицеров за маловажные служебные проступки широко применялись в войсках. Но основатель регулярной армии Петр Великий приказывал: «Всех офицеров без воинского суда не арестовать, кроме изменных дел». Таким рыцарским понятием об офицерской среде славился и старый командир 20-го корпуса генерал Мевес. Он говорил:
— Арест на гауптвахту — высшая обида личности, обида званию нашему. Признаю только выговор начальника и воздействие товарищей. Если же эти меры не действуют, то офицер не годен, и его нужно удалить.
Вслед за Мевесом генерал Завацкий вовсе не накладывал дисциплинарных взысканий. Он только приглашал на беседу, после которой один из провинившихся рассказывал:
— Легче бы сесть на гауптвахту... Бригадный непередаваем. В безупречно корректной форме он за час доказывает, что ты тунеядец или держишься не вполне правильного взгляда на офицерское звание.
Деникин был назначен старшим офицером и заведующим хозяйством в батарею подполковника Покровского. Тот был отличный артиллерист и опытнейший хозяйственник. Навыки по войсковому хозяйству очень пригодятся потом Деникину. Как правило, генштабисты-командиры совершенно не знали этой области и поневоле зависели от небескорыстных интендантов.
Вскоре Деникин выдвинулся по тактике и маневрированию в бригаде в авторитеты. Его фиаско с причислением в Генштаб не уронило капитана среди однополчан. Деникина выбрали членом бригадного суда чести и председателем распорядительного комитета бригадного Собрания.
Однажды в Белу приехал офицер Генштаба для проверки тактических знаний артиллеристов. Он был бывшим однокурсником Деникина. Проверяющий стал задавать вопросы, в том числе и Деникину. Приказал всем явиться вечером в офицерское собрание для его резюме... Командир дивизиона возмутился такой бестактностью к Деникину и приказал ему туда не ходить. А молодежь в собрании, молчаливо выслушав замечания генштабиста, обрушилась на него за капитана.
Все прекрасно на уровне городка Белы. Деникина по-прежнему тянут в самые интеллигентные гостиные, теплы и вечера в семье Чиж. Но тяжелы для него ночи, и Деникин всерьез берется за писательское перо.
После первой публикации в «Разведчике» Деникин — И. Ночин выступал там с очерками из армейской жизни. Теперь он начал сотрудничать и в единственной газете, обслуживающей русскую Польшу, - «Варшавский дневник». В своих «Армейских заметках» хлестко рисовал негативные стороны военного быта, отсталость многих из командного состава. Под постоянной опасностью дисциплинарных притеснений Деникин писал невзирая на лица.