– Вроде бы, говорили, десять или одиннадцать воюют уже. А тот, что в городе формировался, куда меня воткнуть хотели, тоже почти укомплектован был, и оружие им раздали, только форму еще не подвезли. Были – кто в чем перебежал. Некоторые в штатском – кто из местных влился.
– Форму какую? Немецкую?
Вопрос так поразил десантника, что он даже не ответил. И это и было ответом.
– Я не надел, – сказал он, помолчав. – Не надену, говорю, хоть к стенке ставьте. Ну, тоже не настаивали: «Поживи с нами, приглядись. Может, надумаешь…»
– Кто командует ими, не слыхал? – спросил генерал. Он ждал услышать о Власове.
– Как кто? – сказал десантник. – Немцы. Командирами батальонов – немцы поголовно. И заместители ихние – тоже.
– Они что, по-русски говорят?
Десантник пожал плечами:
– Ну, может, десяток знают команд. Много, что ли, надо Ивану?
– А над этими немцами – кто?
– Другие немцы.
– А еще выше? Какой-нибудь генерал?
– Генерала я не видел, но, в общем, тоже фриц какой-то. Один раз, когда уже мы на позициях были, оберст приезжал инспектировать. По-нашему, полковник. Чего-то гавкал, но непонятно было, ругался он или, наоборот, хвалил.
– Значит, воюют, говоришь, – сказал генерал. – А обстановку знают они? Что окружение им готовится?
– Знают. Говорят об этом.
– Почему ж не уходят?
Десантник снова пожал плечами. Они как бы вспрыгивали у него – должно быть, сильно гуляли нервы.
– Так приказа же не было… Как отходить? Обязались приказы исполнять, если форму надели, иначе – «эршиссен», расстрел. Как немцам. Назад – ни пяди!
Генерал хотел спросить про заградительные отряды, о которых говорилось на политбеседах, но спохватился, что такой вопрос опасен для десантника, точнее – ответ на него, если окажется отрицательным.
– Значит, ждут приказа, а его все нет?
– Когда я уходил, все ждали – вот-вот. Но похоже, забыли про них – где-то там, на самом верху…
Вот это и была – и как проста! – вся «ловушка», уготованная братцем Эрихом. И это в голову не могло прийти, хотя о скольких «забытых» приходилось слышать. Забывали роты и батальоны, забывали дивизии и корпуса, целую армию забыли в «мешке» у села Мясной Бор близ реки Волхов – ту самую, 2-ю Ударную, которую досталось вытягивать Власову. В панике от грозящего окружения, улепетывая на штабных «виллисах», забывали приказать батальону прикрытия, чтобы и он отступил. Зато не забывали кинуть в бой хоть знаменную группу, где всего-то три человека – знаменосец и ассистенты. Не забыли в одной из его дивизий погнать в огонь ходячих раненых из медсанбата – в халатах и кальсонах, не позаботясь раздать хоть какое оружие, только б заткнули прорыв… И случилось чудо: эти безоружные остановили немцев. Настреляв с четверть сотни тел, немцы вдруг покинули захваченные высоты, а там подоспели конники и оттеснили их совсем. Взяли их командира, как раз тоже оберста, и генерал Кобрисов потребовал его к себе. «Почему вы отступили? – спросил он строго. – У вас такие были позиции, вы же с этих высот одними пулеметами тут дивизию могли разогнать к чертям собачьим!» Оберст посмотрел на него печально и даже с какой-то жалостью и ответил кротко: «Господин генерал, мои пулеметчики – истинные солдаты, у меня к ним никаких претензий. Но расстреливать безоружную толпу в больничных халатах – этому их не обучили. У них просто нервы не выдержали – может быть, впервые за эту войну». Много дней спустя генерал еще продолжал размышлять, как бы он поступил с теми, кто заслонился телами раненых. Прошло первое желание, от которого горела и сжималась ладонь: расстрелять своей рукой перед строем, и в конце концов он нашел возмездие другое: выстроить в две шеренги друг против друга, срывать награды с опозоренных кителей и тут же их прикалывать к госпитальным коричневым халатам. Он даже поделился этим желанием с начальником штаба – и был тотчас возвращен с небес на землю: да эти бесстыжие в Президиум Верховного Совета пожалуются, который их награждал, и все им вернут, а ему, Кобрисову, укажут строжайше на самоуправство. Да уж, чего не случалось в эту войну, но чтоб забыли своих бережливые немцы, не бывало на его памяти. А вот забыли и они. Впрочем, не своих – русских. Точнее – «русских предателей».
– Могу, если надо, – сказал десантник, – насчет вооружения рассказать…
Генерал встал и заходил по комнате:
– Про это не надо мне. Ты лучше расскажи: как тебе удалось бежать?
Подспудная мысль была – дать парню шанс выставить и себя в хорошем свете. И смутно чувствовалось, что тем самым он участвует в игре, навязанной присутствием Светлоокова. А всякую игру они выигрывают заранее.