— И не соглашусь, — сказала Нушаферин, входя. — Слышала я, о чем вы тут говорили. Мыслимое ли дело: оставить малых детишек на чужих людей? При матери должны быть. А ты, Рза, тоже оставайся, у тебя дел полно, я одна поеду. Ты плохо меня знаешь. Думаешь, я русского языка не знаю, да неграмотная, так уж и пропаду? Да я из-за одного сына на край света доберусь, и люди добрые мне помогут, небось, горе не у меня одной, а матери друг друга и без языка поймут. Ты говоришь, холодно там… Конечно, тебе трудно, ты ранен был…
— Я сам не боюсь холода, Нушу хала, я о тебе беспокоюсь. Ты старая женщина, а дорога долгая, и там холода, о каких ты и понятия не имеешь. Оставайся дома, а я поеду.
— Эх, сынок, разве вы знаете, что у меня на сердце? Мне надо ехать.
— Нушу хала, я понимаю, но тебе не выдержать дорогу, ты слабая, недавно болела, тяжело тебе будет. Тяжелее его ран ничего нету. А разве я смогу жить, пока Ази не увижу? Нет, Рза, я поеду.
— Ну, ладно… Нушу хала, поедем вместе. Сестрица Хавер с детьми останется…
И хотя Нушу хала, вроде, добилась согласия близких на поездку, тревога и беспокойство ее не утихли. Пяти минут не могла она усидеть на одном месте. Словно пьяная, ходила она по дому, из комнаты в комнату. То передвинет что-то, переставит, то поправит клеенку на столе, то смахнет с буфета, сверкающего, как зеркало, воображаемую пыль, то выглянет в окно, то сядет на диван, то встанет…
Рза молча наблюдал за ней, курил папиросу за папиросой.
— Нам сообщат до вечера, где он находится? — в который раз спросила Нушу.
— По-моему, до вечера скажут.
— Узнать бы скорее, с утра бы тронулись в путь.
— Нушу-хала, если желательно с утра отправиться в дорогу, мне нужно, не теряя времени, ехать в село. Оставлю там за себя человека, скажу, что делать, указания дам. Чемодан собрать надо! А рано утром я буду здесь.
— Ты уезжаешь? А кто нам скажет, если позвонят из Баку?
— Скажут сразу, как только что-нибудь выяснят. У них же там круглосуточное дежурство.
Глава восемнадцатая
1
Тяжелораненого Ази Асланова привезли в санчасть бригады. Капитан Смородина удивилась, увидев генерала на носилках — всего несколько часов тому назад она беседовала с Аслановым в штабе бригады и видела, как генерал с адъютантом поехали в бронетранспортере.
И вот — ранен. С трудом переводит дыхание.
Смородина распорядилась подготовить все к операции, и генерала сразу с носилок переложили на хирургический стол.
Уже первый осмотр подтвердил наихудшие опасения. Но бороться за жизнь следовало, и был шанс добиться успеха. Вот крови только много потерял генерал… И нога… Но сначала надо исследовать рану в груди.
— Повязку! Инструменты! Обработать операционное поле! — отдавая распоряжения фельдшерам и сестрам, Смородина старалась не смотреть в лицо генералу.
Смородина знала, что весть о ранении командира бригады разнеслась по подразделениям, произвела тягостное впечатление. Около санчасти собралось много людей, некоторые не прочь заглянуть в операционную, и все ждут, что скажут врачи. По ту сторону дверей ходил взад-вперед подполковник Филатов, оказавшийся после ранения генерала самым старшим офицером в бригаде ему, вероятно, и придется пока принять командование ею.
К палатке санчасти подъехала машина, из нее вышли генерал Черепанов и еще двое старших офицеров: услышав о ранении Асланова, Черепанов захватил с собой хирургов из армейского госпиталя.
Филатов начал было докладывать, но Черепанов махнул рукой:
— Как чувствует себя Асланов?
— Раны очень тяжелые, товарищ генерал. Начальник санчасти приступает к операции.
Вперед выступил приехавший вместе с Черепановым пожилой полковник медицинской службы.
— Давно преступили к операции?
— Только что.
— Пройдите в операционную, полковник, — распорядился Черепанов. — Если Смородина еще не начала, оперируйте вы.
Закончив необходимые приготовления, Смородина хо тела дать наркоз, когда вошли хирурги, и полковник, представившись, сказал:
— Извините, капитан, если вы не возражаете… Оперировать приказано мне… Я хотел бы, чтобы вы ассистировали.