— А что же ваш полк? — спросил гусара Михаил.
— Он в разгоне. По всем дорогам направлен для наблюдения и охраны.
Не очень многочисленный лейб-гвардии Гродненский гусарский полк более года был в боевых делах, и за это время понес значительные потери: выбыла почти треть состава. Силы же повстанцев многократно возросли, стали организованнее.
— Так соберите эскадроны да ударьте по бунтовщикам в самое уязвимое место! — предложил Скобелев.
— Уж больно вы прытки, корнет, — с некоторым превосходством ответил штабс-капитан. — Видать, не довелось еще нюхать пороху.
— Мое от меня не уйдет. А ежели б выпала возможность попасть в полк, с благодарностью воспользовался бы.
Штабс-капитан недоверчиво покачал головой:
— Ой ли! Впрочем, если желаете, замолвлю перед генералом за вас слово.
— Сделайте милость! Давно собираюсь попасть в боевой полк.
— А, попытка — не пытка!
Возвратившись, генерал пригласил штабс-капитана в кабинет, долго говорил с ним, потом вызвал Скобелева.
— Вы что надумали? Вас не устраивает служба при мне?
— Никак нет, готов находиться и дальше. Но очень бы просил направить меня в полк.
— Эх, молодо-зелено! Все неймется! Под пули захотелось.
— Так точно, ваше превосходительство! — осмелел Михаил, видя, что генерал готов сдаться.
— А я останусь без адъютанта? Ладно уж, поезжайте. Понюхайте пороху.
Его зачислили в действующий от Гродненского полка отряд подполковника Занкисова. Вместе с гусарами Скобелев участвовал в разгроме отряда Шпака, а потом еще в двух вылазках против мятежной группы Шемиота. Бывал в самых горячих местах. За это время Михаил сдружился со многими офицерами, гусары признали его как лихого командира и надежного товарища, на которого в опасную минуту можно положиться.
31 марта Скобелев возвратился к генералу Баранову. Тот встретил его, как родного.
— А вам письмо из Петербурга.
Писал отец. Прознав, что Михаил отказался от адъютантства и намерен перейти в гусарский полк, Дмитрий Иванович высказывал неудовольствие. Писал, что покинуть привилегированный кавалергардский полк с заманчивой перспективой военной карьеры более чем несерьезно, что поступить в полевой полк можно в любое время и отнюдь не в тот, где офицеры каждую минуту подвергаются опасности получить мятежную пулю. «Подумай, не делай глупости!»
Прочитав письмо, Михаил спрятал его в карман.
— Так что же вы теперь намерены делать? Мне без вас не очень удобно, — признался генерал Баранов в уверенности, что офицер продолжит адъютантство.
Но Михаил вдруг протянул генералу сложенный вдвое лист бумаги.
— Что это, молодой человек? — удивленно поглядел на него генерал.
— Рапорт, ваше превосходительство. Моя просьба, о переводе в Гродненский полк. Надеюсь на ваше положительное решение.
— Какой же вы, право, неуступчивый! — произнес огорченный генерал и, скрипя пером, вывел в углу листа: «Не возражаю». — Успешной службы, да хранит вас господь!
И начались у корнета Скобелева полные невзгод и опасностей боевые будни. Летом в одном рискованном деле он отличился со своим взводом и удостоился первой награды — ордена святой Анны 4-й степени с надписью на знаке «За храбрость».
По натуре Скобелев был человеком увлекающимся, отдавался целиком интересному делу. И армейская служба, как ни тяжела была, захватила молодого офицера.
Получив летом 1864 года отпуск и прибыв домой в Петербург, он вдруг объявил, что намерен ехать за границу, в Данию.
— О чем ты говоришь? — запротестовала мать. — Там воюют! Никуда не поедешь. Я не позволю!
В начале года между Данией и Германским союзом, куда входили Пруссия и Австрия, развернулись военные действия. Оба государства притязали на герцогства Шлезвиг и Гольштейн. Не найдя согласия в переговорах, прусско-австрийские войска под командованием фельдмаршала Ф. Врангеля перешли границу и начали боевые действия. Уступающая в силе датская армия под командованием генерала Меца вынуждена была отступить. Однако на море датский флот нанес поражение прусской, а затем и австрийской эскадрам.
Это была небольшая по масштабам и непродолжительная война, но велась она по современным правилам и новейшими средствами вооружения. И Скобелев хотел поближе познакомиться с ней, побыть непосредственно в войсках, говорить с теми, кто принимал участие в сражении. Не исключено, что и сам он был готов вступить в датскую армию.
Отец, узнав о его намерении, не стал возражать, только заметил:
— Там, кажется, дело идет к концу, к перемирию. — И тем успокоил Ольгу Николаевну.
Отец оказался прав. Когда Михаил прибыл на место, боевые действия окончились, и он ограничился лишь посещением района боев, беседами с участниками и знакомством с войной по газетным сообщениям. Однако и это многое дало молодому офицеру.
Когда он возвратился в Петербург, пришло сообщение о производстве его в поручики.
— Теперь надо думать об академии, — наставительно сказал отец. — Не то засосет тебя служба в твоем местечке или возьмет в плен местная красавица полька, а то и еврейка. Офицер-то ты из себя приметный, попадись только какой на глаза, мигом окрутит.
— А я несговорчивый и устойчивый, — отшучивался Михаил.
— Ну-ну, все мы такими были. Только любовь не картошка, не выбросишь в окошко.
— Женюсь не ранее, чем стану майором. Мое твердое слово.
Дела сердечные
В декабре 1863 года восстание в Польше удалось подавить, наступило долгожданное затишье, страна замерла в глухом ожидании. Однако жизнь брала свое, брожение и недовольство постепенно затухали, и Варшава, где дислоцировался Гродненский гусарский полк, вновь обретала черты столичного города: стали многолюдными улицы, засветились огни, зазвучала в ресторанах, кафе, барах музыка.
И офицеры не сторонились их. После утомительного однообразия казарменной службы они устраивали шумные пирушки, и Скобелев был душой таких компаний. Добрый по натуре, он любил угощать друзей, сорил деньгами, совсем не заботясь о последствиях. Жалованья, конечно, не хватало, приходилось брать взаймы и надеяться на помощь матери. Ольга Николаевна высылала деньги по первой просьбе, потом в письме пеняла за расточительность, неумение быть экономным. Михаил обещал следовать ее советам, но приходили друзья — и все начиналось сызнова.
Однажды по случаю какого-то праздника богатый поляк пан Пшишевский устроил бал. Пригласил офицеров полка. Торжество получилось пышное, на хорах без устали гремел полковой оркестр, в зале мелькало множество прехорошеньких женских лиц. Но царицей бала была дочь хозяина. Ее увидел Михаил и онемел, так удивительно она напоминала ему девочку, в которую он когда-то мальчишкой был влюблен, из-за которой вступил в конфликт с гу-вернером-немцем. У девушки были такие же кудрявые волосы, а из-под челки смотрели те же глубокие глаза, а когда она подала руку и улыбнулась, на щеках обозначились ямочки.
— Мария.
— Михаил Скобелев.
Ах, какой это был вечер! Он беспрерывно танцевал, потом что-то рассказывал и по-настоящему был счастлив, когда находился вблизи нее. Они расстались далеко за полночь. Прощаясь, Мария сказала, что рада знакомству, желала бы видеть его в доме.
— Воспользуюсь приглашением, — обещал он, целуя руку.
И он стал бывать в доме Пшишевских, проводил вечера в беседах с Марией, слушая игру на рояле и звучание не сильного, но милого, ни с чем не сравнимого голоса.
Девушка все более нравилась, и Михаилу казалось, что жить без нее не сможет, однако писать о ней домой не решался. Отец и мать девушки к его визитам относились благосклонно, оказывали внимание и оставляли их наедине. Летом Мария уехала в отдаленное имение, обещая возвратиться осенью. Прощаясь, она не сдержала слез, да и он чувствовал на душе камень.
После того он недели две жил затворником. Избегал вечеринок, отказывал товарищам в приглашении. Но однажды друзья затащили его в клуб офицерского собрания, которое обычно посещали местные гражданские лица: чиновники, торговцы, богатые помещики. В клубе был большой зал для танцев, буфет, комнаты для игры в карты, бильярдная.