Мы легли кружком, ногами к тлеющим углям. Подошвы сапог Порты запахли горелым, он сел, разулся и снял носки впервые за неделю. Большой палец правой ноги посинел. Это явилось для всех предупреждением. Мы разулись, внимательно осмотрели ступни и те места, где подозревали обморожение, растирали снегом. Боль была мучительной, но это восстанавливало кровообращение и возвращало к жизни плоть, которая без этого отмерла бы. Нет ничего столь коварного, как обмороженные конечности. Порта мог бы ходить несколько дней, ни о чем не догадываясь, пока не началась бы гангрена, и поделать уже ничего было бы нельзя.
Наутро перед рассветом мы сообщили о наших открытиях врачу, и он сразу же устроил всеобщую проверку рук и ступней. У одного солдата нога оказалась посиневшей почти до колена. Он не ощущал боли и ни о чем не догадывался, потому что причин осматривать ноги у него не было много недель. Врач отвел генерала Аугсберга в сторону и сообщил ему об этом открытии.
— Есть только одно средство спасти его — отнять ногу… Но черт возьми, как мы его потом понесем?
— Никак, — лаконично ответил Аугсберг.
Не успел врач возразить на этот единственно возможный ответ, как из-за деревьев со всех ног подбежал Малыш.
— Там что-то движется!
Все замолчали. Мы стояли, прислушиваясь, обмороженные конечности и гангрена были забыты.
— Ничего не слышу, — сказал Порта. — Должно быть, тебе показалось.
Тем не менее мы затоптали костер. К предупреждениям Малыша следовало относиться внимательно. Пусть он не блистал разумом, но слух у него было острее, чем у всех остальных.
Вскоре мы тоже услышали негромкие шаги и потрескивание ломающихся под ногами веточек. Малыш уже лежал на земле с пулеметом, готовясь открыть огонь. Мы рассыпались, спрятались в снеговых норах, за деревьями и за кустами, напряженно вглядываясь в темноту леса. Снова послышалось потрескивание, шелест подлеска. Теперь они были совершенно явственными, звуки эти определенно издавал человек или люди. Звери бесшумно передвигаются по темному лесу.
— Это Иван!
Сообщение было быстро передано шепотом от норы к норе, от дерева к дереву. Все замерли, положив пальцы на спусковые крючки. Те, кто несколько секунд назад корчился от боли в животе, изнеможенно лежал в снегу, считал, что счеты с жизнью почти кончены, внезапно объединились в молчаливом согласии, что ни в коем случае не дадимся живыми в руки НКВД. Мы навидались трупов немецких солдат со следами пыток и не ждали от этих молодчиков никакого милосердия.
Звуки стали отчетливее. Потом мы услышали негромкие голоса, грубые, хриплые.
— Немецкие…
— … твою мать…
Я догадался, что это сибиряки. Должно быть, они давно обнаружили наши следы и с тех пор шли за нами. Эти люди были известны своим упорством, они могли идти по следу тысячу километров.
— НКВД, — прошипел Малыш, готовясь подняться. — Давай рвать когти!
— Поздно. — Легионер протянул руку и прижал его снова к земле. — Они взяли наш след и теперь уже не отстанут.
Выбора не было, приходилось оставаться и вступать в бой. Из-за деревьев показалась колонна белых призраков. Мы слышали легкий шелест их лыж по снегу. Знали, что сквозь прорези в белых масках блестящие глаза вглядываются в темноту, высматривая нас. И лежали в укрытиях, глядя, как эти призраки приближаются. От ужаса у меня сдавливало горло, и только многолетняя привычка к суровой прусской дисциплине удерживала меня в снеговой норе. Впереди группы шел комиссар. Я видел на его каске красную звезду[95]. Он указал вперед, в нашу сторону. Мне показалось, что прямо на нас.
— Туда!
Лежавший за пулеметом Малыш обернулся и в отчаянии посмотрел на меня. Мне передалась его паника, и я невольно слегка шевельнулся. Легионер молниеносно накрыл ладонью мою руку. Подмигнул предостерегающе, укоряюще, ободряюще. Я глотнул воздуха, и моя паника улеглась.
Внезапно раздался выстрел. Комиссар прижал обе руки к сердцу и медленно опустился в снег. Кто-то потерял голову, и Легионер не мог ободрить его нажимом своей твердой руки. Слава богу, не потерял вместе с головой и способности целиться.
95
Автор постоянно проявляет патологический страх перед НКВД и комиссарами, поэтому он стремится показать их отличие от остальных воинов Красной Армии даже внешне, что не соответствует действительности. — Прим. ред.