— Мне нужны его кисти, — хрипло сказал капитан и испугался звука собственного голоса. Моряки вздрогнули и оглянулись на него.
Этьен молча кивнул, отложил куски тела и принялся за руки.
Во влажном хрусте отделяемых связок и мелких костей Годишу мерещились звуки их с Аленом поцелуев. Он расхохотался до рези в глазах. По щекам наконец побежали слёзы.
— Не сейчас, капитан, не надо, сэр, — тихо проговорил Жирар.
Годиш мелко закивал и судорожно вздохнул. Боковым зрением он увидел серповидную голову прозрачной тени.
С ними на плоту будто был некто пятый. Глаз никак не фокусировался на зыбком силуэте, который сидел неподвижно и напевал прилипчивую злую мелодию.
— Команда, отбой, — процедил сквозь зубы Годиш и осёкся. — То есть… я принимаю на себя всю ответственность за случившееся. К какому бы концу оно ни привело. Только необходимость руководила всеми нами, — добавил он чуть мягче, и голос его был глухим от горя. Раздался едва слышный смешок.
— Да помилует нас Озарённый!
Моряки оглянулись на Жирара. Кто-то с отчаянием, кто-то — зло.
Впервые за долгое время они засыпали сытыми.
Ночь принесла с собой короткий, но сильный ливень и оставила к утру хмурое, затянутое рябью небо.
— Свершилось чудо, хвала Озарённому!
От голоса Жирара все проснулись. Сам он заворожённо смотрел на тело.
Будто отвратительная чаша из стремительно сереющей плоти, оно было полным пресной дождевой воды. Этьен всхлипнул. Люка посмотрел на Годиша.
— Пейте.
На четвереньках, как дикие твари, моряки приближались и по очереди жадно пили из брюшины воду, кажущуюся сладкой, с чуть пробивающимся запахом тления.
Отрезанные руки и ноги уже не казались такими страшными. Годиш подошёл последним и, не поднимая на команду глаз, допил воду. Как бы он ни крепился, рассудок покидал его. Мельком глянув на плот, он замер, глядя на неверные очертания пятого. Рогатую голову призрака сотрясал беззвучный хохот. Капитан нервно сплюнул и прокашлялся.
— Итак, вот что мы будем делать. Поскольку теперь у нас есть наживка, будем по очереди удить рыбу и давить из неё сок для питья. К вечеру пить из… из… отсюда станет опасно. Есть возражения?
Возражений не было.
Потянулись дни за гранью безумия и ночи, приносящие утешение и покой.
Питались вяленым мясом и горстями солёной воды пополам с рыбьим соком. Ни у кого на плоту блюдо не вызвало болезненного чувства омерзения или страха, ибо оно служили пищей их воле к жизни.
Пелена облаков скрыла солнце на долгие дни.
У надежды был голос чайки.
И возмущённый бас Этьена.
— Куууда, бляаааааадь?!.
Дремавшие вполглаза моряки проснулись и в недоумении уставились на него. Удаляющуюся птицу они заметили позже.
Этьен грозил ей вслед волосатым кулаком.
— Вишь, крыса, таскать мясо вздумала!!!
— Корабельный плотник, полагаю, вместо того, чтобы вахтить, дрых?
Капитан Годиш придирчиво осматривал линию горизонта. Рисунок облаков не менялся уже которые сутки. К нему присоединился внимательный Люка. Оба напряжённо что-то высматривали.
— Ну дал храпака на минутку… Но уж теперь-то буду внимательнее!
От пережитого кошмара на плоту осталось только ржавое пятно и запас провианта. После гибели Алена моряки почти не говорили друг с другом, и чайка-воровка стала поводом помозолить языки.
— На Малине, поди, нас ждут не дождутся, — мечтательно проговорил Жирар.
— Да-да, только нас и ждут, — съязвил Этьен.
Люка толкнул его в бок.
— Жирар, а глянь-ка…
Молодой человек сложил руки козырьком.
—…Земля?.. На горизонте — земля?
На гладкой линии горизонта, где-то неизмеримо далеко от них, виднелся изъян. Почти неприметная соринка, больше похожая на каприз воображения.
Спустя мгновение они скакали на плоту как мальчишки, рискуя попадать в воду и утопить запасы, и радость драла им глотки.
Потерянная и оплаканная в глухом молчании надежда вновь вернулась, а вместе с ней и силы бороться дальше.
Не веря своему счастью, они изо всех сил начали грести, и, казалось, плот рывками спешил навстречу спасению.
К закату изможденные и лишенные ориентиров, с колотящимися сердцами, они наконец попадали спать, и впервые за бесконечную вереницу мучительных дней их сны были не о еде.
Рябое небо ни на минуту не выпускало солнце. Море по-прежнему не давало ни единой волны. А линия горизонта, проклятая линия схождения всех путей, была безупречно ровной.
Годиш хрипло выругался, в глазах защипало. Надежду вновь скрыла тень призрака смерти. Вопреки охватившему отчаянию совладав с собой, Годиш пихнул ногой спящего Люку.
— Мы потеряли курс!..
Моряки подскочили и, потирая воспаленные осунувшиеся лица, напряженно начали вглядываться в край моря.
— Да что б меня! — Этьен тяжело осел на колени и зарыдал.
Жирар было набрал воздуха для молитвы, но тут же получил по морде от Люки.
— Всё из-за тебя! Ты, желудок, ты не понимаешь! На территории самого Дьявола, и поминать Оза… — ты понял кого, — верная, вернейшая гибель! Мы все погибли из-за тебя, обезьяна! Нет ни звёзд, ни солнца, только чёртова муть, ты не видишь? Нет нам пути!
—…отставить.
Тихий голос Годиша звучал низким штормовым тембром.
— Мы погибли, когда приняли решение идти этим курсом. Мы давно мертвецы, — он тихо и страшно улыбнулся. — Но мы будем бороться, пока живы. Оба взяли себя в руки и заткнулись, немедленно. Или я за себя не отвечаю.
Он не смотрел на команду.
Странная глухая мысль комком каталась по коридорам рассудка, и он всё не мог её ухватить.
Ни звёзд, ни солнца.
Ни день, ни ночь; ни в дыру, ни — Князю в гвардию…
Его ладонь понарошку шлепает полные губы Алена. Скабрезности и откровенный, чуть вопросительный взгляд делают его похожим на румяную портовую девку. Ален это знает. Матео это знает. Кулаки обоих саднит после вчерашней потасовки с пьянчугами в местном притоне. Они лежат в колючем сене, и наутро их разбудят крики толстой бабы с вилами. Но то утром. Сейчас же они распластаны под звёздным небом и оглушены звоном цикад, и запах сена такой тяжёлый и сладкий, что кажется запахом конфитюра.
— Я всё для тебя сделаю, — говорит Ален, и его дыхание щекочет ресницы Матео.
— Для начала отучись говорить при мне пошлости.
— А при ком ещё их говорить?..
Они оба знают всю важность непристойностей друг для друга, и они оба дурачатся, один — строгий взрослый, другой — дерзкий задира и хам. Ален хочет сказать что-то ещё, но губы Матео накрывают его рот, и он только протяжно мычит, когда его язык оказывается между зубов Матео.
Ален отодвигается и вдруг кладёт ему на грудь сжатый кулак.
— Серьёзно, Матео. Я просто хочу, чтобы ты всегда возвращался ко мне, понимаешь?
И что-то колет в груди от непривычной суровости его тона.
— Когда в небе нет ни солнца, ни звёзд, и когда ты не понимаешь, день сейчас или ночь. Ну, знаешь, когда ни в дыру, ни — Князю в гвардию?
Гладкий камешек в его ладони кажется совсем чёрным, и очередная сальность проходит мимо ушей Матео. В темноте не видно, как расширены зрачки карих глаз Алена, но Матео слишком хорошо чувствует каждую нотку его голоса.