Если представить себе существование диких животных только как борьбу всех против вся, то естественный отбор среди них действительно должен вести к усилению хищнических инстинктов. Если такой же характер имел естественный отбор в ходе формирования человечества, то неизбежен вывод, по которому все этические начала в человеке порождены лишь воспитанием, религией, верой, убеждением извне, т. е. являются особенностями, целиком приобретенными в ходе его индивидуального развития и поэтому ненаследственными. Поэтому вспышки массовой жестокости — это явление неизбежное, это возврат к животным инстинктам, к первобытным, звериным, из века в век подавляемым, но естественным наследственным свойствам. Действительно, с точки зрения здравого смысла и обычного представления о естественном отборе господствующим инстинктом является инстинкт самосохранения, стремления к личной выгоде, к личному благополучию любыми средствами. Это стремление к личной выгоде в обществе поэтому стеснено лишь разумом, диктующим такую осторожность и такие нормы лицемерного поведения, которые позволили бы обойти карающий закон или избежать опасной вражды. Отсюда все поступки, направленные на личную выгоду, к личному обогащению, к порабощению окружающих, но совершаемые в нераскрываемой тайне, естественны, а человека удерживает от их совершения только страх и навязанные воспитанием навыки. Эта логическая теория, выводящая все поведение человека из его созданного отбором абсолютного эгоизма, подкупает своей простотой и логичностью. Действительно, по Гексли «так называемая доброта или добродетель заключается в поведении, абсолютно противоположном тому, которое приводит к успеху в космической борьбе за существование».
1.2. Эволюционные ограничения жестокости
Без приведенных в эпиграфе трех законов робототехники писателя-фантаста А. Азимова, без их встроенности в кибермозг можно представить себе роботов только в виде либо примитивных автоматов, либо ужасающей угрозы человечеству. Но без эволюционно созданных биологических основ и аспектов гуманистического поведения, встроенных в человеческое сознание и ждущих лишь импульса для своей реализации, не смогло бы существовать никакое сообщество.
Насколько губительным может быть отсутствие встроенных инстинктов и, например, заботы о потомстве, наглядно показывает естественная история царя животных — льва, вообще не знавшего до появления человека достойных врагов, зверя, способного убить и сожрать любое другое животное, за исключением, может быть, слона и крокодила. Львы охотятся стаями, зачинщицы — львицы, но «львиную долю» добычи беспрепятственно пожирают самцы. Только после этого приходит очередь львиц. Львятам часто вообще ничего не остается, и они нередко погибают от голода. Эволюционный дефект — отсутствие заботы о потомстве — был одной из причин того, что могучие львы так и остались немногочисленным видом, на благо всем другим животным.
Просто символично, что самое могучее существо, хищник, который живет среди беззащитных жертв, не может одержать эволюционную или популяционную победу только потому, что плохо заботится о потомстве. В качестве контраста можно привести маленькую газель Томпсона; при появлении хищника газель сразу прыгает на всех четырех ногах вверх, так что ее в саваннах видно за полтора километра; прыгнувшая вверх газель тем самым подвергает себя отчаянной опасности, но зато стадо получает мгновенное предупреждение. Газель Томпсона необычайно многочисленна как вид.
Отметим, кстати, что древняя формула «человек человеку — волк» является клеветой на волков, которые очень миролюбивы друг по отношению к другу и даже в борьбе за самку ведут себя, если так можно выразиться, рыцарски: признавший себя побежденным подставляет шею под укус, как бы поднимает руки вверх, и победитель тут же прекращает драку.
Эволюционные механизмы ограничения внутривидовой борьбы почти бесчисленны.
С. А. Северцов (1951), изучая эволюцию рогов у оленей и полорогих, пришел к выводу о том, что половой отбор создает «турнирное» оружие, позволяющее победить сопротивление соперника и прогнать его, не умерщвляя.
«У оленей турнирный характер достигается ветвлением рогов, у полорогих изменением способа боя и приобретением такой формы рогов, при которой опасный для жизни укол рогов делается невозможным». Северцов различает восемь способов драк между самцами, причем безопасное для соперника дуэльное применение рогов сменяется, например у полорогих, при нападении хищника смертельным ударом острым концом рогов снизу вверх и вперед.
Самоочевидно, что, отправляясь в мир диких животных в поисках доброго начала, мы встретимся с бесчисленными примерами злого начала. Не будем считать злым началом межвидовую борьбу, плотоядность. Дикие, хищные звери охотятся не из злобы, а потому, что им иначе не прожить, точно так же, как травоядные уничтожают растения не из злобы, а из-за голода. Мы вправе ограничиться тем, что происходит внутри сообществ высших животных.
«На куске шелковой материи, взятой во время последней войны во дворце китайского императора, была изображена акула, пожирающая крокодила, глотающего змею, пожирающую орла, который терзает ласточку, клюющую червя. Вся природа пожирает и пожираема. Она состоит из хищников и жертв» (Гюго В., «Труженики моря»). В картине только не хватает человека, вылавливающего акулу и пожирающего ее плавники, а главное, не хватает и длинной цепочки жертв, следующих за пожираемым червем, которому, кстати, достанется человек. Но ведь с таким же успехом в качестве хищников можно представить и травоядных, да и жизнь вообще, начиная с вирусов и бактерий, невозможна без пожирания живого. Речь идет затем и об уровне эксплуатации человека человеком, об уровне порабощения. Создается неудержимая система, с одной стороны, противоречий в верхних прослойках (условия для деградации системы из-за регрессии внутри), с другой стороны, «заговора чувств» у населения и сплочения внешних врагов. Заговор чувств? «Если горе ближнего трогает нас по отражению, то это происходит оттого, что бесчисленные поколения предков, живших среди более или менее общинного строя, передали нам чувство общественности, человечности — чувства скрытые, но все еще живущие в глубине нашей совести» (Летурно Ш., 1889, с. 62-63).
«Когда всякая дисциплина исчезла, все учреждения разбиты вдребезги, законы бездействуют, водворился полный хаос, и обычные факторы прогресса, основанные на принуждении, связанные с насилием, теряют всякую силу; когда нет ни войска, ни власти, ни вождей, ни суда, ни законов, — тогда может разгореться еще не вполне угасшая искра древней солидарности и восстановить развалившееся общество. Так было во Франции в эпоху Столетней войны при Жанне Д'Арк, то же случилось у нас в конце Смутного времени» (Энгельгардт М. А., 1899, с. 153); добавим: то же случалось постоянно в истории человечества, достаточно вспомнить религиозные войны во Франции, когда в Париже ели человечину, и их окончание Генрихом IV. Состояние дикости, всеобщего развала сменяется повышенным требованием справедливости. Возникают тенденции, сформулированные еще Платоном: «В благоустроенном государстве все общество должно испытывать радости и горести каждого из своих членов».
Любопытные парадоксы такого рода вскрывались в ходе войны за освобождение негров в США. Как известно, на стороне Юга оказалось 11 штатов, в которых проживало 5.5 млн. белых и 3.5 млн. черных рабов. Север опирался на большинство штатов с 20-миллионным населением, почти сплошь белым, с развитыми промышленностью и сетью железных дорог. Почти все офицерство и большая часть оружия оказались у южан, которые и одерживали крупные, хотя и малорезультативные победы в первые годы войны. Однако здесь нас интересует другое обстоятельство. Южанам пришлось освободить от военной службы не только крупных плантаторов, но и почти всех рабовладельцев в целом, потому что нельзя было иначе удержать в повиновении массу рабов. Возник парадокс: тяжесть войны за сохранение рабовладения пала почти целиком на неимущих белых. Прошло полтора года войны, прежде чем Авраам Линкольн смог решиться на призыв негров-северян в армию и на закон об освобождении негров на Юге: требовалось преодоление стойких психологических факторов у северян. Но когда это произошло, разгром Юга осуществили довольно быстро. Не будем недооценивать роль чувства справедливости. Рассказывают, что когда Авраам Линкольн встретил впервые Гарриет Бичер-Стоу, он воскликнул: «Так это Вы — та маленькая женщина, которая ввергла великую нацию в кровопролитную войну!»