Действительно, продолжает свою аргументацию Стагирит, среди фигур нет никакой противоположности (307b 6–7). И если огню приписывается форма шара (Демокрит) или пирамиды (Платон), то что же в таком случае следует приписать холоду, спрашивает Аристотель. И заключает свое рассуждение призывом к последовательности в мышлении: «Подобает, – говорит он, – или все силы объяснять фигурами, или ни одну из них не делать фигурой» (307b 9–10).
Свою критику платоновского сведения физических элементов к геометрическим формам Аристотель заключает противопоставлением фигуре качеств или свойств (πάϑη), сил (δυνάμεις) и функций (ἒργα), которые обусловливают самые существенные различия тел.
Мы сможем схватить эти различия, говорит Аристотель, если предварительно изучим все эти основные факторы. Если мы вернемся к различению, сделанному Аристотелем в самом начале анализируемой нами книги, то мы увидим, что путь к постижению сущностей или субстанций (ούσίας) лежит в изучении их атрибутов – качеств или свойств, и их функций или действий. Действительно, элементы – огонь, воздух, вода, земля – это сущности, а их существенные различия, как это стремится показать Аристотель, надо искать в сфере их свойств, качеств и динамических проявлений. Таким образом, в ходе критики геометрической теории Платона Аристотель намечает новую программу познания природы, очерчивает иной «вектор» ее постижения: не «снизу», от элементарных микроформ к макротелам и качествам, а «сверху», от эмпирически, чувственно данных качеств и проявлений к сущностям. Сами эти чувственно данные качества (по крайней мере, некоторые из них) являются, как он говорит, наиболее существенными, фундаментальными различиями тел, в частности, первичных тел, или элементов.
Математическое построение из исходных элементарных треугольников правильных геометрических тел совпадает у Платона с физическим «рождением» стихий (Тимей, 54d – 55с), математический геометрический объект в сущности тождествен физическому (определенной стихии). Поэтому обсуждать, какие именно физические свойства характеризуют платоновские треугольники и правильные многогранники, а какие в них отсутствуют, не имеет смысла: математическое здесь неотличимо от физического и математическое конструирование по существу совпадает с физическим происхождением. Физический характер геометрических структур стихий явно представлен в самом стиле их изображения Платоном. Так, например, Платон говорит, что огонь «вторгается» в треугольники других стихий (там же, 61а 5–6), а описание борьбы и разрушений веществ на структурно-геометрическом уровне показывает, что этот уровень мыслится как физический уровень, что геометрические микроструктуры мыслятся как обычные физические макротела, хотя Платон нигде и не говорит, что треугольники наделены весом или каким-либо физическим свойством. Правда, в качестве геометрических тел они обладают геометрическими свойствами – величиной углов (острые или тупые), объемом и размером. Пожалуй, единственное физическое свойство геометрических структур, о котором Платон явно говорит, это – их механическое движение. Так, например, большая скорость движения тетраэдров огня обусловливает его известные макроскопические свойства (легкость, подвижность).
В соответствии с совпадением у Платона математического и физического критика его Аристотелем делится на критику, ведущуюся с математической точки зрения (положения Платона противоречат истинам математики: О небе, III, 1 299а 1–10; III, 7 306а 25–30), и на критику, ведущуюся с позиций физики (физические науки «основаны на чувственном восприятии»: Вторая аналитика, I, 13, 79а 2–3). Математические аргументы связаны главным образом с понятием делимости. Критика Аристотеля порой не достигает цели, поскольку Платон использует другие представления о делимости, в частности мы это показали на примере делимости элементарных треугольников. У Аристотеля преобладает физическое представление о делимости как о бесконечном процессе дробления, для него делимость означает, что нет физически неделимых тел и что в математике объекты тоже делимы: трехмерные тела бесконечно делимы на плоскости, плоскости – на линии, линии – на точки. У Платона делимость мыслится иначе, в частности подобное деление можно рассматривать как геометрическое построение, превращающее одни фигуры в другие. У Платона математическая форма сама по себе неделима, так как форма есть целое, единое (τό ἕν). Хотя у Аристотеля есть подобное понимание формы как неизменной, и в этом смысле «форма не возникает», говорит он в «Метафизике» (VII, 9, 1084b 7), но это учение у него носит общеонтологический характер и, по существу, инактивируется в физических сочинениях, в которых он, критикуя атомизм и Платона, выдвигает физическое представление о делимости и развертывает континуалистскую и качественную концепцию элементов (элементы как элементарные качества).