— Наверное, подумали: почему он здесь торчит, при его-то возможностях! — весело угадал мои мысли высокий сухопарый мужчина, назвать которого восьмидесятитрехлетним стариком не поворачивался язык. — Здравствуйте, Вадим. Имелись возможности, имелись! Всем помогал. А когда эти суки Союз разрушили — про меня забыли. И власть, и почти все родственнички, — беззлобно сказал он. — Пойдемте в дом.
Двухэтажное строение на роскошные хоромы не тянуло, но было добротным. При строительстве на кирпич и камень не скупились. Небогатая, со вкусом советского времени, плотная обстановка интерьера вполне располагала к уютным беседам. Мы поднялись по винтовой лестнице на второй этаж. В комнате ощущался тонкий запах чего-то неуловимо приятного.
— Присаживайтесь, Вадим. Чай, кофе, чего покрепче? — улыбнулся Валентин Георгиевич.
— Покрепче, — с уважением ответил я. Все-таки беседа предстояла не из простых.
Мазков одобрительно кивнул. Открыл сервант, блеснувший выстроенным по ранжиру резным хрусталем. Выудил из соседнего отделения бутылку, как мне показалось, армянского, коньяка, наполнил рюмки.
Я поблагодарил, удобнее усаживаясь в глубоком кресле возле теплого, отделанного золотисто-коричневой изразцовой плиткой камина, из которого предательски краснели спирали обогревателя. Мазков расположился в кресле рядом. Пригубил коньяк.
— Да… — протянул он. — Приятель присылает из Еревана. У нас такого не сыщешь. Хоть армяне не испаскудились. Кругом ворье. Вы, когда на кольце к селу поворачивали, бюст на постаменте видели?
— Что-то не припомню, — признался я.
— И правильно. Нет его, — усмехнулся хозяин. — Мне, как дважды герою Союза Советских Социалистических Республик, при Хрущеве бюст поставили. Полагается, мол. Не скупясь, из бронзы отлили цельный, не пустышку. Как мимо ни проеду — аж за сердце хватало. Не привычные мы при жизни-то памятники иметь. А в девяностых сперли его. Цветмет. Как же. Ночью и сковырнули. Я им даже благодарен был. Вроде полегче даже стало. А то как одной ногой в могиле, — он отпил коньяка. — Недавно в мэрию пригласили. Так, мол, и так, дорогой вы наш, Валентин Георгиевич. Хотим справедливость восстановить. Да не в селе, а в Архангельске бюст поставим. Правда, из гранита. А я ни в какую. Не хочу, отвечаю, чтобы мне голуби на голову срали. В общем, отказался. Тогда они мне грамоту очередную, к Девятому Мая. На том и расстались. Молодой человек, я своими словами, а вы потом смягчите и мне статью перед публикацией покажите, хорошо? — обернулся он ко мне.
Я опустил рюмку на широкий лакированный подлокотник кресла и осторожно сказал:
— Валентин Георгиевич, собственно, я по другому вопросу.
— По другому? — подозрительно нахмурился Мазков. — Часом не о продаже медалей речь?
— Нет, нет! — быстро ответил я и рассказал ему об истории с Алевтиной и как нашел его по адресу на фотографии.
Мазков слушал молча. Закончив говорить, я махом допил коньяк и напряженно смотрел на хозяина.
— Уходите! — резко сказал он. Поднялся, скрестил руки на груди. — Уходите немедленно!
Чувствовалось: настаивать бессмысленно. Я вылез из кресла и шагнул к двери. Обернулся.
— Простите. Не хотел вас беспокоить. Я приехал не из праздного любопытства. Я студент-этнограф и с уважением отношусь к прошлому.
Спустившись по лестнице, я взялся за ручку двери и услышал:
— Вернитесь!
Мазков снова наполнил рюмки, мы сели в кресла. На коленях ветерана лежал тисненый альбом. Такой же, как у Алевтины, только еще толще.
— Прошу меня извинить, Вадим. Развелось сегодня охотников до сенсаций. Я подумал, вы один из них, — проворчал хозяин.
Ловкими пальцами он выдернул из альбома снимок. Протянул мне.
Большую часть фотографии занимало вспаханное поле, в глубокой борозде стоял трактор, возле которого расположился молодой Мазков, тогда еще Валек, и двое пахарей. Все трое были в просторных рубахах, с узорчатыми планками и воротниками. На Вальке красовался поверх рубашки модный клетчатый пиджак; светлый чуб торчал из волнистой залихватской кепки. Улыбаясь, троица глядела в объектив камеры, но как бы сквозь него. На капоте трактора блестела круглая эмблема с надписью МТС.
— Машинно-тракторная станция! — вспомнилось мне.
— Переверните фото, — сказал Мазков.