— Верю. — Пружинящим шагом Юрков обошёл место, где только что, сминаясь, клубился мрак. — Чисто поле! Дома нет, исчез, распался, отдал природе все, что взял. Из земли ты вышел… Полностью замкнутый цикл! А?
Смолин потоптался, ища следы повреждений. Пять утрамбованных лунок там, где находились опоры. В лучах солнца рыжела жухлая кайма зелени. И это было все, что осталось от дома.
Нет, не все. Возле осевшей лунки покоился цилиндр энергобатареи, а рядом лежало зеленоватое, со скошенными гранями яйцо.
— Вот! — ликуя, показал Юрков. — Можете его взять, перенести в любое место, использовать снова и снова, миллионы раз. И если вы думаете, что затраченная при строительстве энергия пропала, то вы заблуждаетесь. При распаде дома она, не считая неизбежных потерь, аккумулировалась в батарее. Более дешёвого строительства, как вы понимаете, нет и быть не может.
— А этот зародыш… он тот же самый? — почему-то шёпотом спросил Смолин.
— И да, и нет, — весело ответил Юрков. — Дерево плодоносит, дом — тоже. Из этого “жёлудя” вырастет новый, не хуже прежнего дом. Что мы сейчас и увидим.
Он небрежно откатил батарею, насвистывая что-то, пошёл к реалету за излучателем. Смолин тяжело опустился на землю. Голова у него кружилась. В высоком небе, совсем как в доисторические времена, скользили белые пухлые облака. Смолин прикрыл веки. “Пора бы уже и привыкнуть. Это надо же! Ну ещё одна техническая революция, ещё один переворот, мало ли их было…”
Снова рванул, холодя спину, ветер. Лёжа на боку и жмурясь, Смолин разглядывал, как растёт дом. Его дом. Дом, который возникает и исчезает с лёгкостью фокуса, дом, который можно унести в сумке, перебросить на другой край света, вырастить там и снова спрятать в карман. Дом, который все берет из природы и отдаёт природе, как дерево, как ромашка, как гриб.
— Пожалуйте на новоселье! — крикнул Юрков.
Смолин обошёл дом. Здание было чуточку не таким, как прежде. Самую малость. Сохранились все главные особенности, пропорции, размеры, отличие в каких-то ничтожных деталях скорей угадывалось, чем замечалось.
— Правильно. — Юрков упредил вопрос. — Потомок никогда в точности не похож на предка. Никогда. Впрочем, однообразие приедается, так что все к лучшему.
Смолин приблизил ладонь к стене и ощутил ток сырого тепла, словно это был круп лошади.
— Существует, а? — подмигнул Юрков. — Теперь вы уж хозяйствуйте сами.
Смолин промолчал. Он прошёл в дом, сам укрепил батарею, не торопясь, осмотрел все помещения. Юрков двигался за ним, храня безразличие. Воздух всюду был свежим и приятным, в кранах бодро журчала вода, экран стерео охотно переключился с программы на программу, мыслемебель, послушно изгибаясь, принимала должную форму. За окнами зеленел лес, россыпью золотых бликов сверкала излучина реки, но из складок холмов уже выползали глухие предвечерние тени.
— Ваш запас чудес, надеюсь, исчерпан? — обернулся Смолин.
— Увы! — Юрков сокрушённо развёл руками.
— Дом не преобразуется в мельницу или в дракона?
Юрков каверзно улыбнулся.
— Если вы так настаиваете…
— Что-что?
— Нет-нет, я пошутил. Работы по отдалённой гибридизации не вышли из стадии теории.
— Уф! — Смолин тяжело опустился в кресло. — Послушайте, дорогой прогрессист… Не чересчур ли? Какая ещё гибридизация? Чего с чем?
— Дома с реалетом. Ведь у всякого дела должна быть перспектива, не так ли? Карманный домолет, чем плохо?
— Просто замечательно, — в сердцах сказал Смолин. — Мне как раз не хватало маленького летающего домика. Вот что: нет ли у вас простой избушки?
— Избушки? Ах это! Такая древняя, из брёвен, на курьих ножках? Как же, как же: такой эмбриоэскиз разрабатывается. Рубленые стены, наличники, опоры с поворотными осями, специально для любителей сельской старины — очень, очень романтично!
— Довольно! — взревел Смолин. — Ещё слово — и я такое закачу в отчёте… Хочу просто, скучно пожить в вашем идеальном, без выкрутасов, домике.
— То-то же, — усмехнулся Юрков. — Сейчас принесу ваши вещи.
— Зачем? Я сам.
— Нет, уж позвольте. Устроить вас — моя обязанность.
Опережая Смолина, он скользнул за дверь. Пожав плечами, Смолин остался в кресле.
Его охватило молчание дома. Оно стояло в нем, как вода. Ни звука, ни колебания, полная, как в зачарованном замке, неподвижность.
Не совсем, впрочем. Косые лучи солнца высвечивали пылинки, и можно было заметить, что стены притягивают к себе этот светлый порхающий рой. Дом давал о себе знать, он был спереди, сзади, он всюду присутствовал как незримый, бесстрастный, угодливый слуга. У Смолина напряглись мышцы плеч, затылка. Только сейчас до его чувств дошло, что он находится не просто в стенах, а внутри организма, который дышит, присматривает, живёт своей скрытой жизнью.
Резко вскочив, Смолин подошёл к окну. Вдали сахарно белели зубцы гор. На лугу тени берёз кое-где уже сомкнулись с тенями леса, но золотисто-зеленые прогалы света ещё преобладали. Мир был спокоен, тих и привычен. Напряжение отпустило Смолина. Он обернулся. Ничто не подсматривало, не следило, не дышало в затылок, комнаты были как комнаты — просторные, уютные. “Консерватор ты консерватор, — корил себя Смолин. — И вправду консерватор. Ну жили в пещерах, в небоскрёбах, пора перебираться в эмбриодом. Вопрос привычки — только”.
Вблизи ощущался запах материала, смутный и терпкий, какой иногда накатывает на лесной поляне. Смолин погладил стену. На ощупь материал напоминал дерево, гладкую сосновую доску. Пальцы ощутили прохладу, но это не был холодок камня, пластобетона; так холодить могла бы кора ольхи в укромной тени полудня.