Тридцать первого декабря 1920 года Фицджеральд написал Перкинсу, что банк больше не позволяет ему брать кредит под залог тех акций, которыми он владеет. Он также задолжал шесть тысяч по счетам и был должен своему литературному агентству «Пол Рейнолдс и Компания» около шестисот долларов, выданных в счет аванса за произведение, которое он не мог дописать. Как он говорил Максу, «я написал дюжину вступлений вчера и сегодня, но я сойду с ума, если мне придется написать еще хотя бы об одной молоденькой дебютантке», чего собственно от него и хотели. А затем он спросил, есть ли какой-нибудь способ получить от редактора аванс в кредит за новый роман? Перкинс передал дело Скотта бухгалтерии и успешно уговорил их выдать ему тысячу шестьсот долларов. Месяц спустя Фицджеральд написал редактору: «Работаю как черт». Запуск «Полета ракеты» откладывался несколько раз. Но тем не менее в феврале первая часть романа была напечатана, вторая часть вычитана Эдмундом Уилсоном, а третья – проходила этап финальной обработки самим автором. Налог на прибыль принес Фицджеральду еще одну тысячу долларов, а позже Перкинс напомнил «вечному нищему», так Фицджеральд подписал свое последнее письмо, что его ждет еще пара тысяч долларов за продажи «По эту сторону рая».
Фицджеральд завершил роман к концу апреля и к тому моменту успел сменить название на «Прекрасные и проклятые». Писатель лично доставил книгу Перкинсу и заявил, что ему необходимо шестьсот долларов, чтобы оплатить пару билетов на пароход до Европы. Вскоре совместными усилиями редактора и автора счета Скотта пришли в порядок. Фицджеральд по рассеянности оставил где-то свою копию контракта, так что Перкинс изложил все их соглашения на бумаге:
«Единственная причина, по которой мы не назначаем вам солидный аванс, заключается в том, что нам немного сложно определиться с цифрой. Но главным образом мы не делаем это потому, что, принимая во внимание наш опыт, соглашение, в соответствии с которым вы вольны свободно обращаться со своим счетом, а иногда и по определенным причинам выходить за его рамки, будет более удобным и удовлетворительным для всех». Такая политика сделала Перкинса финансовым надсмотрщиком Фицджеральда на много-много лет.
Путешествие по Европе Фицджеральдам не понравилось. Большую часть времени за границей Зельда была больна. Скотт отвез рекомендательное письмо Макса Джону Голсуорси (в свое время Перкинс разрабатывал рекламу для продаж книг Голсуорси в Америке и считал «Сагу о Форсайтах» «поистине великолепным достижением художественной литературы»). Голсуорси принял Фицджеральдов, но при этом стал разглагольствовать о новых литературных веяниях, доносящихся из Соединенных Штатов, и унизительно отозвался о тех, кто их разносит, назвав их «зелеными молокососами». Перкинс ничего не знал об этих грубых нападках. Благодаря Голсуорси за то, что тот пригласил Фицджеральдов на ужин, Макс написал: «Я уверен, что это обернется благим делом, так как он нуждается в направлении».
Фицджеральд был очень польщен возможностью встречи с Голсуорси, но впоследствии написал Шейну Лесли:
«Я был разочарован в нем, так как терпеть не могу ни пессимизма, ни озлобленности».
После нескольких недель во Франции и Италии и парочки воззваний о «золоте» Фицджеральды перекочевали обратно в Миннесоту. Вскоре пьянство Скотта стало идти в ногу с пьянством его героя, Энтони Пэтча, и он погрузился в лето крайней непродуктивности на берегу озера Белый Медведь. После «адских часов», проведенных в попытках растормошить свои демиургические силы, он написал Перкинсу:
«Безделье увлекло меня в этот практически невыносимый отвратительный мрак. Мой роман из трех частей (если я вообще напишу еще хоть одну), я уверен, будет черным, как сама смерть в облачении тьмы». В течение этой первой серьезной депрессии он обращался к Максу:
«Я с большим удовольствием сидел бы в обществе полудюжины выбранных мной компаньонов и упивался до смерти, чем влачил это больное подобие жизни, заполненное ликером и литературой. Если бы не Зельда, я бы пропал из виду года на три. Уплыл бы подобно моряку или закрылся от всех: я устал от полоумной вязкости, в которой плаваю вместе со всем моим поколением». Ответ Перкинса буквально излучал оптимизм каждой строчкой, включая солнечные комментарии по поводу располагающей для писательства погоды в Сент-Поле. А что касается жизни, ликера и литературы, Перкинс писал: «У каждого, кто занимается литературой, наступают периоды, когда они устают от жизни. И это именно то время, когда они с большой вероятностью подсядут на спиртное».