молод, отцовская история почти не сказывалась на моей жизни.
Правда, людей приходило в дом все меньше и меньше.
Отец был очень общителен по натуре и страдал от
надвигающегося одиночества, которое временами вызывало у
него тяжелую депрессию. Впрочем, он мужественно справлялся с
собой. Думаю, что преподавательская работа могла бы стать для
него своего рода отдушиной, но возможность преподавать в
Консерватории была для него закрыта, после того как он был
изгнан оттуда в 48-ом году.
Что касается меня, то я был по-прежнему глуп, невнимателен к
нему и озабочен своими проблемами. В сущности, невзирая на
уже довольно солидный возраст, я по-прежнему не имел
никакого жизненного опыта и не мог оценить совершенно
невероятной, незаслуженной удачи, что этот человек – мой отец.
В 1986-ом году у моего отца случился инсульт, который он
переносил с огромным достоинством. Он уже начал поправляться
от этой болезни, когда у меня начались неприятности на работе.
Читатель! Ты догадался, чтó это были за неприятности и откуда
они были родом. Вполне приличные люди диссидентского толка
узнали, кто мой отец, и решили за это сжить меня со свету. По
своему неискоренимому идиотизму я проболтался об этом дома.
Меня может отчасти извинить только то, что у нас в семье
вообще не было принято что-либо скрывать друг от друга. Через
3 дня отец умер.
IV
Четыре цитаты из Карпинского
Теперь, прежде чем рассказывать о том, что было дальше, я
попытаюсь обрисовать фигуру Игоря Карпинского.
Впервые он появился у нас дома в 1981-ом году; по-видимому,
его привел к нам интерес к музыке моего отца. Карпинский
довольно часто бывал у нас, пока отец был жив, и в известной
мере перенял у него манеру игры на рояле, впрочем, несколько
огрубив ее.
Отец каким-то неведомым мне образом умел изображать на
рояле, как звучит оркестр. Скрипки, трубы, гобои – все это у
него, как ни странно, получалось. Помню, что когда я был еще
ребенком, у нас было такое совместное развлечение: я должен
был угадать, какой инструмент «звучит», слушая его игру на
нашем пианино.
Так вот, насколько я могу судить, Карпинский все же не овладел
подобными нюансами, но в общих чертах воспроизводил то
необычное звучание инструмента, которое возникало, когда
играл отец.
После смерти моего отца Карпинский бывал в нашем доме еще
примерно в течение 13 лет; в общей сложности получается лет
двадцать.
Он сделал для нас много добра: бесплатно проверял корректуры
нот, общался с исполнителями. Возможно, мы даже
злоупотребляли его добротой и преданностью музыке моего отца,
считая его почти родственником.
В какой-то момент выяснилось, что еще до того как появиться в
нашем доме, Карпинский уже хорошо знал о слухах,
циркулировавших вокруг имени моего отца, и, более того, был
знаком с первоисточниками этих слухов. Впрочем, я никогда не
опускался до мысли о том, что он способен на какую-то двойную
игру и ведет в нашем доме сбор сведений, могущих окончательно
и бесповоротно скомпрометировать моего отца. Такое мне
казалось просто невозможным.
Иногда я слышал от Карпинского, что «истинный сын
Александра Лазаревича – это он, Карпинский, а я – так, некий
побочный продукт».
В 1998-ом году при значительном моем участии была издана
книжка воспоминаний о моем отце; главной ценностью этой
книжки являются, конечно же, 9 писем Марии Вениаминовны
Юдиной, адресованных разным людям, но посвященных моему
отцу. Своего участия в составлении этой книжки я постарался
никак не отразить, и предисловие вышло за подписью
Карпинского, который его выслушал по телефону и сказал
«ладно».
Его же собственные воспоминания о моем отце я не включил в
сборник (это послужило причиной тяжелого конфликта). Мне
казалось, что представленный им текст несколько напыщенный и
не соответствует строгому и аскетическому облику моего отца. Я
думал, что его статья разрушит внутреннее единство сборника, а
неумеренные восторги по поводу музыки вызовут насмешки. В
его статье содержалось, например, утверждение, что музыка
Локшина обладает качествами, которые «обеспечивают ей
бессмертие».
Когда я попросил его написать что-нибудь в более сухом,
строгом стиле, с ним сделалась истерика.
Наши отношения продолжали накаляться, но я не могу себе
представить, что одно лишь это заставило его в конце концов