Тюркизму, однако, также требовалась теоретическая база, на которой он мог бы строить свой порядок и свои интеллектуальные конструкции. У него не было другого выбора, кроме как «черпать вдохновение» из огромного массива социальных наук, наработанного к этому времени в Европе. Он и делал это — примерно так, как рядовой покупатель идет в магазин, чтобы покрыть свои основные потребности в еде и одежде. Такие понятия, как государства, нации, расы, общество, в их позитивистском и более того — эволюционном — смысле стали хлебом насущным новых турок. Многие авторы подчеркивали свое увлечение идеями социального дарвинизма и выведенными из него биологическими и «научными» концепциями построения человеческого общества[101]. В то время эти идеи популяризировались в турецком контексте и служили источником вдохновения для некоторых воинственных активистов, которые не желали ничего более, как внедрить их в практику в османском мире[102].
В соответствии с видением младотурок, «господствующая нация» Турции должна была унаследовать то владычество, которым потомки Османской империи владели на протяжении более пяти веков. Турецкая нация должна быть наделена особым статусом «старотурок» и, кроме того, той легитимностью, которой они пользовались — своим «естественным» правом на власть. Тем не менее младотуркам нужно было обосновать эту легитимность, за перенос которой в турецкую идентичность они ратовали, хотя контуры этой самой легитимности были определены весьма смутно. Редакторы газеты «Тюрк» систематически подчеркивали значение турецкого культурного наследия и представляли турецкий язык с «его красноречием и совершенством как образец восточного языка самой цивилизованной нации»[103]. Это утверждение, которое игнорирует персидский и арабский вклад в османскую Турцию, содержит в себе зерна того тезиса, который в окончательном виде сформулировали кемалистские преемники младотурок, утверждавшие, что турецкий — это «солнечный язык» и мать всех других языков[104].
Твердо придерживаясь легитимности своей верховной власти, младотурки, однако, готовы были взять на себя только часть наследия империи, когда дело касалось ее нетурецких народов — только ту часть, которая давала им право «властвовать» и взять судьбу страны исключительно в свои руки. Модернизация государства и общества была задачей, возложенной только на «благородный турецкий народ»[105].
За построением турецкой идентичности стояла необходимость превратить Османскую империю в современное государство с помощью предпочтительно турецкого класса предпринимателей. Наряду со стойким образом революционных армянских террористов, которым они манипулировали перед западными державами, в речи младотурок появился и образ армянского ростовщика и спекулянта. Развивая этот образ, редактор газеты «Тюрк» отмечал: «Богатство, которое они накопили, искусства, которые они освоили — все это только потому, что они живут за наш счет», и предлагал читателям сделать свои выводы и бойкотировать этих купцов и ремесленников», которые «[в противном случае] еще больше выиграют от естественных последствий»[106]. В этих словах мы уже можем видеть ростки теории «Millî İktisat» («Национальной экономики»), которая стремилась заменить армянских и греческих предпринимателей на «турецких» и мусульманских или, по крайней мере, разорить и уничтожить армянских и греческих. Здесь также просматривается отрицание мысли, что любые успехи армян и греков могли быть их личной заслугой — нет, только за счет обмана и унижения турок.
Однако, как мы уже говорили, ключевым фактором, определяющим идеологические ориентации коалиции младотурок и их мысленную вселенную, была навязчивая угроза расчленения империи, которую коалиция стремилась предотвратить, опираясь на турецкий национализм, поддерживаемый элитой, «потенциальным освободителем отечества, которое иначе ждет неизбежная катастрофа»[107]. Постоянные контакты с армянскими активистами и вид их решимости и мужества только усиливали озабоченность младотурок по поводу будущего империи. Перед лицом этих четко структурированных организаций, состоящих из преданных боевиков, революционной интеллигенции и партизан, ведущих ежедневную борьбу против гамидовского режима, младотурки, вполне вероятно, задавались вопросом о своей собственной способности организовать мощное движение и решить судьбу страны. Возможно, они даже испытывали своего рода комплекс и видели в армянских организациях пример для подражания, методы которого хотели бы перенять. Хотя такие соображения, очевидно, нельзя было выражать публично, тем не менее они сделали свое дело и, безусловно, способствовали изменению позиции младотурок.
101
См. в частности:
102
Ханиоглу отмечает
104