При рассмотрении регион за регионом методов проведения депортации мы обнаружили, что некоторым категориям армян, в частности, тем, кто работал на армию или муниципалитеты, было разрешено оставаться в своих домах на более или менее временной основе, как правило, после их согласия принять ислам. Мы также отметили много случаев как в городах, так и в сельской местности, когда молодые женщины и дети были похищены, помещены в приюты или «приняты» в семьи. Наконец, мы не можем пренебречь ни населением, бежавшим на Кавказ в начале войны, которое ненадолго вернулось в свои дома в вилайетах Эрзурум и Ван до повторного бегства в начале 1918 г. во время турецкого наступления, ни армянами из Стамбула или Фракии, которые нашли убежище в первую очередь в Болгарии; в целом они решили, что легче всего вернуться домой. В общем, рассматривая ноябрь 1918 г., мы оказываемся перед сложной ситуацией: люди оказались разбросаны по обширной территории в резко противоположных жизненных ситуациях. Реконструкция довоенного армянского общества представляла собой проблему, решение которой затруднялось не только демографической катастрофой, ставшей результатом геноцида, но и новой ситуацией, сложившейся в ходе конфликта. Политика КЕП по расселению мухаджиров в бывшие армянские дома сделала изгнание армян необратимым. Захват армянского имущества локальными сетями младотурок стал еще одним свершившимся фактом, который было трудно повернуть вспять мирными средствами. Эта многогранная проблема до сих пор не подвергалась серьезному изучению, но заслуживает исследования, поскольку разоблачает атмосферу, царившую в провинциях Малой Азии, которые все еще находились под контролем младотурецких сетей.
По сведениям Ерванда Тер-Мартиросяна, молодого офицера из Таласа, который был зачислен в 19-ю бригаду по возвращении из Дарданелл, весной 1916 г. небольшие островки депортированных армян были разбросаны по всей Анатолии. 19 апреля, направляясь в Османийе со своим подразделением, Ерванд Тер-Мартиросян встретил там своего соотечественника Карапета Хергимяна, который рассказал ему, что его мать и два брата прошли этот путь до отправления в Зор. Прибыв в Мараш 29 мая, молодой человек стал свидетелем отправления колонны двух тысяч депортированных армян к югу[4809]. В начале июня он столкнулся в Малатье с несколькими армянами из Трапезунда, обращенными в ислам, и увидел, что собор был преобразован в конюшню. Дальше к северу, в Харпуте, он отметил наличие горстки католических и протестантских семей, а также армян, обращенных в ислам, которые проживали в условиях крайней нищеты. Будучи в Палу 15 июня, он не упоминает ни об одной встрече с соотечественниками. Тем не менее он узнал, что молодые женщины удерживались в гаремах правительственных чиновников и офицеров, как это было в Ябагхуре и дальше на восток, где в то время пролегала линия фронта[4810].
Ерванд Отян, чьим трехлетним странствиям из Стамбула в Дер-Зор мы следовали, отмечает, что весной 1918 г. пять-шесть тысяч выживших в Сирийской пустыне проживали в Султанийе, к югу от Коньи. Вали Коньи Муаммер (который ранее занимал пост вали Сиваса) взял на вооружение по отношению к ним политику непрерывного преследования. Единственными присутствовавшими там армянскими мужчинами были депортированный из Бурсы Гарник Шишманян, у которого имелся бутик в Султанийе, а также несколько фармацевтов и агрономов. Они, как могли, помогали женщинам и детям, которые нашли убежище в городе; эти люди пытались сводить концы с концами, принимаясь за небольшую работу[4811]. Около шести тысяч выходцев из Зейтуна, которые были депортированы в Султанийе в апреле 1915 г., умерли там от голода, и их тела были похоронены в братских могилах[4812]. Отян провел последние месяцы войны в городе и все еще работал в качестве переводчика, когда немецкие офицеры, иногда принимаемые за англичан, следовали через город. Именно от немецких офицеров депортированные в Султанийе однажды узнали, что Алеппо пал под натиском британцев. Из стамбульской прессы они узнали, что 14 октября правительство Иззет-паши издало указ о том, что депортированные армяне могут вернуться домой. Тем не менее пишет Отян, это были «просто слова»[4813].
4809
BNu/Fonds A. Andonian, Matériaux pour l’histoire du génocide, P.J. 1/3, liasse 26, Kayseri, fº 46. Доклад Ерванда Тер-Мартиросяна, двадцатитрехлетнего уроженца Таласа, который учился в Таласском американском колледже.