Помимо мучительных размышлений о перспективах Османской империи, вопросом своего будущего задавались и те, кто не был связан с мусульманским турецким большинством. Их статус «неверных» несколько улучшился с введением Танзимата, но они продолжали восприниматься турецким населением как неблагодарные, обманщики и хитрые спекулянты, стремящиеся нажиться за счет других[18]. Хотя некоторые члены этих миллетов (этнорелигиозные сообщества. — Ред.) работали в правительстве, они занимали только подчиненное положение и не несли никакой политической ответственности, а в повседневной жизни, как правило, суды и администрация в целом придерживались практики неравного отношения и облагали немусульман налогами сильнее, чем коренное население. Мусульманские массы продолжали считать эти миллеты инородными образованиями, почти внутренними врагами.
Для нетурецкого населения, проживавшего в европейской части империи, Берлинский договор 1878 года как бы вбил клин в доктрину о территориальной целостности империи, оставалось только доработать некоторые детали их развода со Стамбулом. По-другому обстояло дело с арабскими, армянскими и курдскими элементами империи, судьбы которых были сильнее связаны с судьбой османского государства по причине самого факта их присутствия в азиатской части империи. Органическая религиозная связь, которая цементировала арабский мир, практически оторванный от своей египетской составной, со столицей и с султаном-халифом, конечно же, не была поверхностной, но казалась недостаточно прочной, чтобы длиться вечно. Впечатляющее экономическое развитие Египта не осталось незамеченным и вызывало зависть у многих родовых и племенных групп Сирии и Месопотамии и даже Аравии и Йемена. Это чувство усиливалось на фоне контраста между форсированной модернизацией египетского общества и стагнацией османского, которое управлялось, по мнению многих, неэффективной и коррумпированной администрацией.
Османский армяно-курдский мир, в свою очередь, пробуждался от глубокого многовекового сна. Армяне видели тот прогресс, которого добилась восточная часть их исторической территории под властью России, даже если он сопровождался политикой ассимиляции и репрессий. Формально Танзимат освободил их от зависимости от курдских беков, но в результате возродилась древняя вековая вражда, которая в свое время вылилась в некий «симбиоз», выгодный для каждой из сторон. Курдские вожди, замененные на должностных лиц, с трудом смирялись с утратой своих многолетних привилегий ради модернизации и централизации государства по европейской модели, о которой они не имели ни малейшего представления. Тем не менее ни курды, ни армяне не видели пока еще своего будущего вне Османской империи.
Что касается «армянских комитетов», которые представляли собой несомненно наиболее яростное крыло оппозиции режиму, то и гамидовское правительство, и значительная часть младотурок, которые сами оппонировали режиму, считали их террористическими организациями, угрожающими внутренней безопасности страны, ее территориальной целостности и способствующими — посредством своей пропаганды — созданию негативного имиджа империи на Западе. В то же время сами комитеты считали себя элементом возрождения османского общества, своего рода авангардом — носителем социалистических ценностей, призванным освободить народные массы от господствующего мракобесия и построить федеративное государство.
Уже нетрудно видеть огромный разрыв между доминирующей группой, отчаянно пытающейся сохранить империю и свои привилегии, и армянскими активистами, которые утверждали себя через интеллектуальные категории, совершенно чуждые тому миру, в котором они оказались. Ответом султана Абдул-Гамида II на эти движения было кровавое уничтожение почти двухсот тысяч армян в 1894–1896 годах. Эти преступления, которые основательно не изучены до сих пор, носили организованный характер, и непосредственное участие в них Блистательной Порты не вызывает сомнений. Не будучи еще по своей природе геноцидом, они были направлены на сокращение армянского населения как такового и ослабление его социально-экономического веса. Они также вызвали дебаты в среде армянского населения и комитетах о революционных актах самозащиты, которыми оправдывались эти кровавые репрессии. Эти дебаты надолго отравили атмосферу в обществе османских армян, подняли вопросы о психологических последствиях массовых убийств, практике гамидовского режима, роли насилия в турецком обществе и о том, как это общество решает свои политические проблемы.
18