Таким образом, критика иттихадистов со стороны АРФ стала более точной: впервые КЕП был назван «диктаторским комитетом». Это обвинение, опубликованное в официальном журнале АРФ, — первое подобного рода после революции июля 1908 г. — также утверждало, что хорошо известные преступники стали депутатами благодаря поддержке младотурецкого «большинства», которое постановило, что «все, кто выступал за децентрализацию» — это «предатели отечества»[566].
Падение кабинета Хильми, вызванное казнью киликийских преступников, очевидно, стало предупреждением армянским депутатам, которые теперь поняли, что пределы возможного в их отношениях с турецкими коллегами достигнуты. Армянское руководство, даже несмотря на твердую позицию по киликийскому вопросу, продолжало утверждать, что Армения — неотъемлемая часть Османской империи, и единство империи важно для него. Именно поэтому все армянские лидеры одобрили законопроект, который постановил сделать военную службу обязательной и для немусульман, и активно работали над его принятием (в августе 1909 г.). Они поддержали эту реформу, потому что верили, что это поможет ускорить их интеграцию и сделать их полноценными османами. Однако они хотели, чтобы призыв молодых армян в армию сопровождался отменой налога за освобождение от воинской повинности, который заменил подушную подать на немусульман — налог, который слишком резко обозначил разницу в статусе между турками и христианами. Опасаясь, что религиозное давление будет перенесено в солдатские казармы, они также потребовали, чтобы в «смешанных» батальонах — формула, которую, наконец, выбрало правительство, — были назначены капелланы, которые имели бы такой же статус, что и имамы[567].
Воинская обязанность, однако, оказалась настоящим кошмаром для молодых армянских новобранцев. Симон Заварян, который провел 1909 и 1910 годы на равнине Муша, рассказывал своим товарищам в Стамбуле о побоях палками, всевозможных актах насилия, катастрофических санитарных условиях (в Муше не было казарм) и случаях дезертирства, к которым это все приводило. Он отмечал, что за последние три месяца в группе из менее чем 800 призывников было тридцать смертей. Он добавил, однако, что «самая страшная ситуация с албанскими [солдатами], половина которых уже исчезла». Дашнакский лидер также сообщил о подсчетах д-ра Завриева относительно новобранцев в Эрзуруме, где «за прошлый год умерло более 2000 солдат». Он указывал, что «такая смертность в десять раз выше, чем в зарубежных странах»[568].
Во время своего краткого пребывания в Сивасе Сапах-Гулян увидел там 500 армянских призывников со всего региона, которые были размещены в казармах вместе с 60–70 турками. Опасаясь восстания, командир гарнизона решил разоружить солдат-армян. Напряженность в отношениях между призывниками-армянами и младшими офицерами-турками дала о себе знать, когда офицеры потребовали, чтобы призывники называли себя османами, а не армянами. Они заставляли армян делать всю ежедневную работу и выносили им суровые наказания по любому поводу[569].
Другие политические вопросы только намеком упоминались на заседаниях палаты или, если того требовали интересы партии, осторожно формулировались в газетах с помощью утечек информации. Были, однако, исключительные случаи, как, например, 25 ноября 1911 г., когда, в отступление отравил, Григор Зограб выступил с почти двухчасовой речью перед депутатами по вопросу турецко-армянских отношений[570]. Он сделал довольно пессимистичный, но прагматичный анализ трех лет конституционного строя. «Было бы несколько наивно, — сказал он, — полагать, что в этой стране, просто провозгласив Конституцию, можно изменить общее отношение османского населения… [в чьих глазах] христиане никогда не могут быть ровней мусульманам, единственным, у кого есть права». Касаясь безопасности населения провинций, Зограб напомнил, что армянские депутаты в османском парламенте всегда сотрудничали в проведении совместной деятельности; он чувствовал, что пришло время что-нибудь сказать. Армяне, он утверждал, должны принять во внимание незрелость турок и действовать с осторожностью, поскольку, как всем известно, конституция — это пустая оболочка, как, например, провозглашение равенства всех граждан перед законом. В связи с этим было существенно, что христиане, составлявшие одну треть населения империи, были представлены только одной седьмой частью парламентского корпуса, а должности вице-спикеров или председателей парламентских комитетов были вообще вне досягаемости для нетурок. Если сам парламент не уважает принцип равенства, трудно ожидать этого от турецкого населения в целом. Приведя Адану в качестве примера, он также отметил, что парламент и правительство не желали осудить эти гнусности, и, в лучшем случае, предали суду только рядовых участников массовых убийств, продолжая при этом прикрывать главных организаторов резни. Сам он, как он рассказал, сделал публичное заявление в парламенте; и все знают, что его прервали турецкие коллеги, которые были просто в ярости. В тот же день правительство громко аплодировало, когда армян обвинили в насилии. В этих условиях, как заявил Зограб, он осознал всю глубину слепоты турецкого политического истеблишмента и, вместе с другими армянскими депутатами, стал добиваться лишь того, чтобы правительство признало после нескольких месяцев интенсивных обсуждений, что «армяне не несут никакой вины» за резню, что парламент, в конечном счете, признал. Что касается армян, которые были приговорены к смертной казни в Хаджине, то он напомнил, что для того, чтобы спасти их от казни, необходимо было спровоцировать отставку патриарха Туряна. Турян вернулся на патриарший трон только после того, как Джавид и Талаат предоставили официальные заверения, что младотурки сделают все необходимое для восстановления спокойствия в Киликии и Армении. Все это было достигнуто, как утверждал Зограб, благодаря разумной политической линии, без публичного разглагольствования, которое могло вызвать бурную реакцию турецкого населения. Чтобы улучшить положение армян на высотном плато, добавил он, мы добились назначения в некоторые районы честных вали, а именно: Джелал-бея в Эрзуруме, Бекира Сами в Ване, Исмаила Хаки-бея в Битлисе и Джемаль-бея в Адане. Еще более важно для него было то, что когда вали не давали курдам грабить или вымогать деньги и пытались отстоять права армян, курды угрожали эмигрировать или взбунтоваться. Кроме того, продолжал Зограб, в Константинополе имелось мощное курдское «лобби», с младотурками в своих рядах, которое одобряло практику запугивания, которую практиковали кочевники. Вместе со своими коллегами Зограб, по его словам, обратился к правительству с предложением закона, который позволил бы назначить инспекторов, обладающих исполнительной властью, чтобы избежать бесконечных судебных тяжб и, по крайней мере, положить конец захвату земель. По их настоянию власти согласились разработать законопроект и представить его в парламент, где он был, однако, решительно отвергнут большинством депутатов. После этой неудачи, как сообщил Зограб, армянские и некоторые иттихадистские депутаты стали рассматривать другие формулы, способные привести к правовому разрешению проблем; эти усилия, однако, еще не принесли свои плоды.
566
Там же. С. 190–195 (стенограммы заседаний от 21 августа 1909 г. и от 12 февраля 1910 г.). Переписка французских консулов проливает свет на первые эксперименты в этой области. Она также показывает, что «христиане посчитали оскорбительными те нравы, которые царили среди солдат-мусульман». Эти и аналогичные замечания в отношении солдат-турок подтверждаются частыми ссылками на случаи насилия или попыток насилия в отношении армян-призывников. Власти скрывали эти факты от общественности. Они также хранили молчание об условиях, навязываемых солдатам-христианам, иллюстрацией которым служит «случай с 17 призывниками из Диарбекира, которых в прошлом году послали в Муш [sic]; 14 из них умерли от истощения и нужды [обстоятельство, которое] вряд ли способно утешить других». См.: АМАЕ, Correspondance politique, Turquie, n. s., vol. 85. Pp. 37, 52 et 105 (письма французских вице-консулов в Эрзуруме и Диарбекире от 10 марта, 6 апреля и 7 августа 1911 г.).
567
Симон Заварян: к 70-летию со дня смерти. С. 385–386 (письмо в Западное бюро, отделение в Константинополе, 25 октября 1910 г.).
568