Нет, в отношениях короля и его ставленников сквозняк появился совсем с другой стороны. Генри VII прекрасно понимал, что череда смертей в его семье, и его собственное ухудшившееся здоровье, в какой-то степени ослабили ту хватку, которой он держал свою знать за шкирку, и та немедленно использовала образовавшееся пространство. Не для измены — но для сведения старых счетов друг с другом. Рассматривая ситуацию с Гилфордом, он не мог не придти к выводу, что, что на данный момент акции Гилфорда в Кенте не так уж высоки.
Собственно, на этот данный момент Гилфорд пытался безуспешно бороться с влиянием 5-го барона Бергаванни. Тот был в свое время открыто предупрежден королем, что глаз с него спускать не будут, и в принципе вел себя достаточно прилично — участвовал во всех административных делах, в которых ему положено было участвовать, и регулярно бывал при дворе. Но вот Гилфорда он действительно не выносил. И не только потому, что король возвысил Гилфорда для того, чтобы Невиллы стали ниже. Настоящая проблема была в том, что Бергаванни Гилфорда презирал. Дело в том, что сэр Ричард был абсолютно никудышним администратором. Настолько плохим, что после многих и долгих попыток помочь, Генри VII был вынужден назначить ему персонального управляющего долгами, аббата из Баттл Эбби.
А авторитет крупного администратора — это такая странная штука, что будь этот администратор/лорд/землевладелец хоть самым распрекрасным человеком, его не будут уважать, если он в чем-то покажет свою несостоятельность. Поэтому Бергаванни стал практически открыто раздавать свои ливреи и бейджи в поселениях на пограничных со своими землях Гилфорда, и обещать людям влияние и защиту великого лорда, подкрепляя обещания подарками и деньгами, оказывая юридическую поддержку, и организуя выгодные браки. В общем, в какой-то момент до Гилфорда дошло, наконец, что у него серьезные проблемы. Вмешательство короля, пытающегося погасить конфликт, отсрочило неизбежность открытого столкновения, но когда в 1503 году ему стало не до того, дело в Кенте быстро дошло до вооруженных стычек между отрядами Гилфорда и Бергаванни. А когда местные власти пытались разобраться, кто виноват, участники беспорядков обвиняли друг друга, в чем обе стороны были одинаково хороши.
В общем и целом, Генри VII пришлось признать очевидное: Гилфорд, которому он верил и которого знал, главным лордом Кента быть больше не может. Вполне очевидные сила и влияние были теперь на стороне Джорджа Невилла, и было бы глупо не учитывать этого в дальнейшем только из неприязни и недоверия к роду Невиллов вообще.
О молодых и дерзких
Помимо людей, которых Генри VII видеть в своих рядах не хотелось, но приходилось, при его дворе были люди, видевшие себя в его рядах по праву рождения, но которых ему видеть чаще необходимого тоже не хотелось бы (как и им — его). Вернее, приглядывать-то за ними стоило, но вот доверять или считать соратниками — ни за что. Взять, например, наследника покойного герцога Бэкингема, Эдварда Стаффорда.
Он полностью унаследовал высокомерие, самомнение и грубость папаши, и даже то, что он воспитывался при дворе матушки короля, не изменило его натуру, хотя эта дама отнюдь не была известна мягкостью обращения с молодыми придворными нахалами. При дворе его знали, как чрезвычайного вспыльчивого и чванливого молодого человека, который имел права на трон через неизбежного Эдварда III, да ещё и был родней королю — и не стеснялся это демонстрировать. В общем, Генри VII, предпочитавших людей спокойных, уважительных и деловых, молодого Стаффорда не переносил на дух, стараясь окоротить этого павлина на свой манер — нещадно штрафуя его за всё возможное. Например, за последний брак его матушки, Катерины Вудвилл, с Ричардом Вингфилдом, испросить лицензию на который она у его величества не соизволила. Её сыну последнее мамино счастье обошлось в 2000 фунтов. Также Бэкингем был связан бондами и штрафами на сумму 6600 фунтов.
Разумеется, всё это совсем не сделало молодого герцога другом короля. Напротив. Чем больше Генри VII злился и притеснял герцога Эдварда, тем более величественно тот выступал при дворе, где им восхищались все, кроме короля и королевских администраторов. Его сравнивали с Парисом и Гектором Троянским, и каждое его появление на очередном королевском торжестве выглядело праздником для глаз публики. Бэкингем ухитрялся сам выглядеть наполовину королем, не нарушая при этом сумптуарные законы[137] ни в одном пункте. Он вообще обожал измываться над его величеством таким образом. Например, в обход закона о величине частных армий, он напридумывал кучу новых должностей в своих обширных владениях, и навербовал на эти должности закаленных вояк. Ему нравилось, что люди видели его чуть ли не следующим королем, но, по сути, никакого бунта он на тот момент (а то вообще никогда) не замышлял. Он чрезвычайно нравился даже сыновьям короля, особенно Артуру. Забегая вперед, можно сказать, что младшего из сыновей он недооценил — став королем, тот показал гораздо меньшую толерантность к выходкам кузена чем отец, и сначала исключил Стаффорда из ближнего круга, а потом и из жизни.
137
(