Более того, Дадли был достаточно умен, чтобы идти к целям, которые ему указывал король, не пытаясь их переосмысливать и переоценивать. Да, у него была та же власть и информация, которые были у умершего год назад Брэя, но он четко понимал разницу между Брэем и собой. По сути, сэр Реджинальд был во многом наставником короля, которому король был многим обязан. Брэй мог себе позволить спорить с королем, и даже видел в этом свою обязанность, если его величество сворачивал не туда. Это право он заработал и заслужил. Политкорректным сэр Реджинальд быть никогда не пытался, и право иногда жарко браниться с сыном своей госпожи всегда подтверждалось правотой Брэя по результатам. Дадли же просто работал на короля, профессионально и креативно делая то, что ему поручили, что Генри, в свою очередь, ценил.
Рискну предположить, что этих двух объединяло ещё и то, что оба они были своего рода аутсайдерами в том мире, с которым работали. В свое время, епископ Мортон поставил на «дважды бастарда» именно потому, что тот не имел персональных связей внутри той тесно взаимосвязанной группы, к которой он принадлежал по рождению. Генри VII не связывали века обязанностей и отношений с другими аристократическими домами королевства. Будучи по крови отпрыском английской и французской королевских династий, он волей судьбы оказался на периферии игр престолов, откуда волей демиургов нового времени попал на престол Англии, имея совершенно четкую задачу: покончить с властью феодалов.
Дадли же был плоть от плоти английского дворянства, но, по прихоти обычая, передающего титул по линии старшего сына, тоже оказался в чужой ему среде торговцев и бюрократов, и тоже с вполне конкретной задачей: обеспечить себе и своим потомкам достойное место под солнцем. Причем, надо сказать, Эдмунд Дадли, впоследствии ошельмованный своими врагами, всегда с презрением относился к тем «слугам короля», которые, как он писал в своей работе “The Tree of Commonwealth”[140], шли дальше, чем должна была позволить их совесть, чтобы набить карманы или удовлетворить свое недоброжелательство и решить свои собственные вендетты.
По иронии судьбы, работать Дадли пришлось не с Джоном Мордаунтом, человеком хоть и своеобразным, но не лишенным понятия прямолинейной справедливости, а с хитромудрым Эмсоном, потому что в октябре 1504 года Мордаунт неожиданно умер после кратковременной болезни. А Эмсон был именно человеком с совестью чрезвычайно эластичной. Возможно, именно поэтому задуманное преобразование эффективности системы финансового управления подданными его величества приняло обличие системы финансовых наказаний и эксплуатации технических возможностей закона. Но возможно, что именно так и видел эффективность сам король, который, в отличие от Дадли, был к тому времени уже не склонен уповать на моральные достоинства своих подданных.
Впоследствии Дадли припечатал сложившуюся систему финансового террора со стороны короны как «экстраординарную законность», но, естественно, наставлять короля не полез. И запечатал этим свою судьбу. Хотя, судя по его заметкам, сделанным в Тауэре, он был до конца верен своим принципам, безуспешно пытаясь отстоять перед новым режимом хотя бы правоту своего короля в целях, которые именно в тот момент ни правительство Генри VIII, ни сам Генри VIII понимать просто не желали.
Часть VI
Принц Гарри переезжает ко двору отца
Как ни странно, до 1504 года единственный нынче сын и наследник короля со своим отцом был едва знаком. Изначально мальчика растили для церковной карьеры — нормальная практика для благородных семейств, стремившихся держать свои позиции и в сложном мире единственной на тот момент международной политической организации. Так что юный Гарри рос со своими сестрами при дворе королевы, вдали от дворцовых интриг и потрясений. Конечно же, там были в курсе всего происходящего, но на расстоянии токсичная специфика придворной атмосферы оставалась теорией. Так что принц рос счастливым, бойким и чрезвычайно интеллектуально развитым ребенком, в женском царстве обручений, браков, рождений детей, и рассуждений о радостях и горестях семейной жизни. Пока не умер его старший брат, наследник короны, и обожаемая им мать, неосторожно попытавшаяся укрепить династию поздней беременностью, которую она не выдержала.