Естественно, был награжден де Вер, без которого Ричмонд точно не выжил бы на поле Босуорта. Он занял должность Лорда Великого Камергера, которая, собственно, принадлежала его семье в 1133–1388 годах. Также он стал адмиралом Англии и комендантом Тауэра. В Тауэр Ричмонд, кстати, назначил только вернейших из верных, что не удивительно. Хотя вот оружейника Ричарда III, Винченцио Туртолеца, он переназначил на ту же должность, с весьма приличной зарплатой. Собственно, практически одновременно началась замена артиллерии Тауэра без оглядки на стоимость проекта — снова, несомненно, идея де Вера. Таким же образом, вернейшими из верных, были укомплектованы все важнейшие оборонные посты по всей стране. Этими вернейшими были люди, которых Ричмонд знал персонально, и знал давно, с времен изгнания — Эдвард Вудвилл, Жиль Дюбени, Джеймс Блаунт, Томас Идем, Уильям Фрост, Джон Турбевилл, Джон Спайсер, Дживан Ллойд Воган, Томас Гайвуд. Отряд йоменов короля был укомплектован тоже компаньонами Ричмонда по изгнанию и маршу по Англии — 200 человек, под командованием Чарльза Сомерсета, сына-бастарда Генри, герцога Сомерсета (то бишь, Бьюфорты, и этот Чарльз был ближайшим родственником Ричмонда после дядюшки Джаспера).
Король беспокоится
Не знаю, имел ли когда-нибудь в своей предыдущей жизни Генри Ричмонд момент просто сесть и задуматься, что он будет делать после (или в случае) того, как все амбиции его матушки будут удовлетворены, все те, кто жаждал его свободы и/или крови, будут побеждены, и на его кудри будет помещена вожделенная корона Англии. Впрочем, если точнее, эту корону вожделел не он. Всю его сознательную жизнь, всё пережитое с ним случалось, а не являлось результатом его личных амбиций или его личных планов. Даже эта, неожиданно оказавшаяся победоносной, высадка в Англии — Генри в неё буквально катапультировали, не спросив ни его мнения, ни его желания её совершать. И вот теперь, когда ему шёл уже 29-й год, он, наконец, оказался в той точке жизненного пути, от которой он мог начинать идти самостоятельными шагами.
Да, он был опять в незнакомой стране, опять среди незнакомых, по большей части, людей, в среде незнакомого (или плохо знакомого) ему языка, и, вероятно, без определенных соображений о том, за что хвататься в первую очередь. До этого самого момента, он и в Англии продолжал делать то, чего от него ожидали, и что ему говорили делать. После коронации всё должно было измениться, причем измениться для него самого. Окружающие поймут и прочувствуют силу перемен только году к 1490-му, потому что молодой человек, которого выдвинули на самый верх исключительно благодаря его чужеродности в английском болотце взаимозависимостей и вендетт, умел молчать о своих намерениях. А также, он умел замечать и делать выводы. И учиться — как на чужих ошибках, так и заполняя прорехи в своем собственном образовании.
Достаточно сказать, что именно он покончил с практикой вести документацию на английском и французском. С 1490 года, государственным языком Англии стал, наконец, английский. Он привел к завершению то, что начал Генри V, до которого английский язык в официальных документах отсутствовал вообще. И сделал это на свой лад — без обсуждений и предупреждений. Просто, в один прекрасный день 1490 года, та часть документации, которая обычно излагалась на французском, просто исчезла. Король он или не король!
Но пока, осенью 1485 года, первым его действием в международной политике было обеспечение мира с Францией. Потому что, как писали оксфордские профессора Томасу Стэнли, “everything is new to us, and though we hope the present order may prove firmly established, it is but in its infancy”[89]. Так оно и бывает, когда новый режим возникает на развалинах предыдущего. Договор был подписан практически сразу после победы при Босуорте — на один год, но затем был продлен до 1489 года.
На данный момент, насущных проблем было несколько. Во-первых, сторонники Ричарда III. Те, которые сидели в своих манорах и особняках, именно сейчас опасности не представляли — у них просто не было лидеров. Но в церковных убежищах сидели Харрингтоны, Хаддлстоуны, Миддлтоны, Франки, и лорд Ловелл к ним в придачу. Общим числом в восемь человек. И вот с ними что-то нужно было делать немедленно. Причем, именно с самым известным из этих укрыванцев, лордом Ловеллом, действовать нужно было аккуратно, хотя именно у него было наибольшее количество недоброжелателей среди людей нового режима. Тем не менее, он был из чисто ланкастерианской семьи, и, к тому же, приходился Уильяму Стэнли пасынком — тот был одно время женат на матери Ловелла.
89
все для нас ново, и хотя мы надеемся, что нынешний порядок окажется прочно установленным, он находится лишь в зачаточном состоянии.