Хотя восемь месяцев с января по 25 августа 1943 года, когда вслед за низложением Муссолини и падением Италии Гиммлер становится рейхсминистром внутренних дел, представляли собой период, в течение которого он был вынужден восстанавливать доверие Гитлера, утраченное после побега Хории Сима — «немалое время», сказал Шелленберг — были месяцами, в течение которых власть Гиммлера за пределами гитлеровского двора значительно возросла. Хотя, согласно Рейтлингеру, Гиммлер не имел прямого доступа к Гитлеру, проводящему большую часть времени в «Волчьем логове» в Растенбурге, это не значит, что он с ним не общался. В то же время между ним и Борманом шла постоянная борьба за влияние на Гитлера, хотя оба они старались делать это незаметно. По словам Шелленберга, который ненавидел Бормана, — «контраст между ним и Гиммлером воистину гротескный; если Гиммлер представляется мне аистом в пруду с лилиями, то Борман скорее напоминает свинью на картофельном поле» — в общении с Борманом Гиммлер допустил множество тактических ошибок, которые впоследствии обернулись против него самого. Одной из таких ошибок был тайный заем через Бормана 80 000 марок из партийной казны на нужды своей любовницы и ее детей.
После апреля 1943 года, когда он был назначен личным секретарем Гитлера, Борман стал оказывать все большее влияние на повседневную жизнь фюрера; он сделался незаменимым собеседником, разделял с ним его заботы, успокаивал нервы, пользуясь своей «железной памятью» для прояснения Гитлеру все усложняющейся военной ситуации и направления его решений. Как сказал Гиммлер Шелленбергу:
«Фюрер настолько привык к Борману, что уменьшить это влияние будет совсем непросто. В который раз я вынужден с ним договариваться, хотя мой долг — просто его сбросить. Надеюсь, мне удастся его переиграть, не избавляясь от него. Он виновен во многих ошибочных решениях Фюрера; в сущности, он не только подтвердил свою бескомпромиссность, но укрепил ее»[89].
Шелленбергу явно нравилось приводить своего хозяина в замешательство и в течение всего 1943 года он постоянно напоминает ему о его обещании сместить Риббентропа:
«Из-за блеска гиммлеровских очков я почти никогда не вижу его глаза… Поэтому у меня появилась привычка смотреть ему в лоб, прямо над переносицей, и, похоже, уже через несколько минут это вызывает у него странное беспокойство. Он начинает что-то писать или заглядывает в ящик, лишь бы избежать моего взгляда. По этому поводу… он сказал: «Я могу убрать Риббентропа только с помощью Бормана, и результатом будет еще более радикальная политика».
Геббельс, который в марте 1943 года лично беседовал с Герингом в надежде сформировать некую группу представителей старых лидеров для противодействия дурному влиянию Бормана, Риббентропа, Ламмерса и Кейтеля, считал Гиммлера, по меньшей мере, потенциальным союзником. В теории все выглядело так — Геринг, преодолев, наконец, свою усталость, должен снова собрать довоенный совет министров, президентом которого в то время был, и посредством этого составить оппозицию вместе с Геббельсом, Гиммлером, Шпеером и Леем. В мае Геббельс с гордостью записывает в дневник, что Гиммлер одобрительно отозвался о его департаменте и согласился с резкой критикой Фрика, министра внутренних дел, в котором он осудил отсутствие властности. С другой стороны, Земмлер, адъютант Геббельса, который в это же время вел собственный дневник, записал в марте, что Геббельс одинаково не доверял и Гиммлеру, и Борману — «каждый из этой тройки старался не спускать с остальных глаз».
Нельзя сказать, что Борман относился к Гиммлеру недружелюбно; просто он твердо поставил себя между фюрером и Гиммлером, чья полевая штаб-квартира в Биркенвальде, в Восточной Пруссии, находилась лишь в тридцати милях от Волчьего Логова. Для Бормана (чей отец некогда был музыкантом и, по словам Риббентропа, до 1914 года часто играл в оркестрах на английском побережье) Гиммлер всегда оставался «Дядюшкой Генрихом». Будучи партийным канцлером, управляющим всей национальной партийной машиной, Борман мог без особого труда подорвать влияние даже таких авторитетных людей, какими Геббельс и Гиммлер стали между 1943 годом и концом войны.
89
На самом деле, новое положение Гиммлера давало ему дополнительные возможности к тем, что он уже имел. Его влияние на Фрика всегда было жестким. Борману, по словам тонкого наблюдателя, Альберта Шпеера, «не понадобилось много усилий, чтобы заморозить Гиммлера на посту министра внутренних дел». Если региональная полиция подчинялась Гиммлеру, то гражданские власти, местные гауляйтеры, подчинялись Борману. Это было источником власти Бормана над самой нацией, так же как положение личного секретаря Гитлера давало ему власть над штаб-квартирой фюрера.