Гиммлер, тем временем, строит свой собственный и довольно мощный бюрократический аппарат; вдобавок к полевым войскам Ваффен СС, в службу управления СС принимаются еще около 40 000 человек, в то время как Главная служба имперской безопасности состояла примерно из 60 000 человек. Когда генерал Хайнц Гудериан, специалист по моторизованным способам ведения войны, который был вновь призван Гитлером после временной отставки и назначен генерал-инспектором танковых войск, встретился с Гиммлером 11 апреля в Берхтесгадене, он обнаружил, что тот совершенно не согласен с любым объединением новых бронетанковых дивизий СС с армией. Ни Гитлер, ни Гиммлер не желали видеть СС, личную армию правительства, слившейся с вооруженными силами рейха. Не смог он также склонить Гиммлера к тому, чтобы повлиять на Гитлера в направлении передачи больших полномочий армии; у него «создалось впечатление такой непреодолимой уклончивости», что он отказался от самой мысли «обсуждения с ним ограничения гитлеровской власти».
Одновременно с расширением Ваффен СС, Гиммлер обращает взор в другую сторону, откуда в будущем может прийти поддержка его власти. В апреле 1943 года он впервые посещает ракетный институт в Пенемюнде и встречается с ученым и солдатом, занятым исследованиями и разработкой ракет на жидком топливе, генерал-майором Вальтером Дорнбергером. Первая экспериментальная ракета из серии, позже известной как V2, была успешно запущена еще в октябре 1942 года, и Гиммлер очень хотел поближе познакомиться с этим тщательно охраняемым секретным оружием, разработке которого Гитлер пока не дал полного приоритета[90]. Дорнбергер так описал внешность и манеры Гиммлера:
«Он показался мне похожим на интеллигентного учителя начальной школы, определенно в нем не было ничего жестокого… Из-под средней величины бровей, сквозь блестящее пенсне, на меня изучающе смотрели серо-голубые глаза. Аккуратные усы под прямым, правильной формы носом прочерчивали темную линию на нездорово-бледном лице. Губы были бесцветными и очень тонкими. Меня удивил лишь совершенно не выступающий подбородок. Кожа на шее была дряблой и морщинистой. Когда он улыбался своей насмешливой и немного презрительной улыбкой, обнажались два ряда великолепных белых зубов. Его тонкие, бледные, почти что девичьи руки в течение всего разговора неподвижно лежали на столе».
Очень быстро Дорнбергер понял, чем интересуется Гиммлер.
«Я приехал, чтобы защитить вас от саботажа и предательства», сказал он. Пенемюнд слишком заметен; его охрана становится задачей государственной важности, а не только делом армии, под чьей юрисдикцией он формально находится. Прощаясь, Гиммлер пообещал Дорнбергеру, что еще вернется, и они продолжат обсуждение.
«Ваша работа меня чрезвычайно заинтересовала, — сказал он, — и, возможно, я смогу вам помочь».
Вмешательство СС в работы Пенемюнде началось сразу же после этой встречи. Начальник станции, полковник Зансен, опытный человек, проработавший в Пенемюнде несколько лет, был внезапно смещен без всякого извещения соответствующих армейских департаментов. Это было сделано по приказу Гиммлера под каким-то, совершенно пустяковым предлогом, который СС отказалась назвать. Дорнбергеру удалось вернуть Зансена при поддержке генерала Фромма, главнокомандующего резервной армией, под чьим командованием находился Пенемюнде. Уже после войны Дорнбергер узнал, что профессору фон Брауну, который был одним из старших ученых офицеров института, было секретно предложено руководить всеми исследованиями в Пенемюнде в случае перехода его под юрисдикцию СС. Фон Браун это предложение отклонил.
Второй визит Гиммлер нанес 29 июня; он приехал, сидя за рулем небольшого собственного бронеавтомобиля. Как и обычно, он произвел большее впечатление в личном общении, нежели на публике. Дорнбергер так описал его на встрече с ведущими исследователями:
«Гиммлер обладал редким даром удерживать внимание слушателей. Откинувшись назад и закинув ногу за ногу, он сохранял на лице дружественное и в то же время заинтересованное выражение. Его вопросы показывали, что он безошибочно схватывал все, о чем говорили ему техники. Постепенно беседа перекинулась на войну и волнующие всех нас вопросы. Он отвечал без колебаний, спокойно и откровенно. Лишь изредка, сидя опершись локтями на подлокотники кресла, он подчеркивал свои слова, постукивая друг о друга кончиками пальцев. Жесты его были спокойны и неэмоциональны. Это был человек без нервов».