5 сентября 1905 года Кондаков находился вместе со всеми в актовом зале на заседании, начавшемся речью преподавателя М. Я. Капустина, «Образование и здоровье». Зал был полон, но никто не слушал: разговаривали, передавали друг другу листовки, читали прокламации Казанского комитета РСДРП.
Через несколько дней Кондаков участвовал в сходке.
Пользуясь объявленной правительством «университетской автономией», комитет РСДРП и студенчество завладели обширным вестибюлем в новом западном пристрое университета. Обычно помещение было набито до отказа. Первоначально преобладали студенческие тужурки и гимназические куртки, но мало-помалу стала появляться и «вольная публика». Кого только не было здесь! Заводские рабочие, ремесленники, гимназисты, представители свободных профессий, прислуга, уличные мальчишки и, наконец, шпики…
Об одном из таких митингов имеется запись Кондакова: «Все стояли на митинге плотно. У студентов в карманах булыжники. У председателя через плечо в кобуре револьвер. Балюстрада верхней площадки служила трибуной для оратора. С нее выступали от комитета РСДРП передовые студенты: А. С. Кулеша, Н. Н. Накоряков, П. Л. Драверт и другие.
Ректор университета профессор Н. М. Любимов просит предоставить ему слово. Аудитория разрешает, но не без выражения недоумения: по какому поводу, с какой целью?
Любимов очень спокойно, искренним голосом говорит:
— Господа… товарищи, я получил уведомление от губернатора и полицмейстера, им известно, что в университете происходит сходка с посторонними для университета людьми, готовится вооруженное выступление, баррикадируются входы и выходы. Губернатор и полицмейстер уведомляют, что полицейские и воинские части готовы не только к отражению всякого выступления, но и к предупреждению такового. Они требуют немедленного прекращения, роспуска сходки!
Университет будет через некоторое время оцеплен войсками. Все оставшиеся во дворе и в университете лица будут переписаны, а подозрительные неизвестные лица, не имеющие документов, будут арестованы…
Я прошу вас, дорогие, в предупреждение тяжелых столкновений и напрасных переживаний, разойтись, пока еще есть время.
— Я, — Любимов снял шляпу и обнажил седую голову, — товарищи, поседел в университете, отдал ему и молодежи всю жизнь. Прошу верить в искренность и доброжелательность моих слов. Я — в возрасте ваших отцов, молодые друзья, прошу верить мне и моему опыту. Я хочу только добра и благополучия вам. Прошу вас».
На трибуну вновь поднимается Кулеша. Он, обращаясь не то — к ректору, не то к молодежи, говорит:
— Вы, уважаемый ректор, в университете успели поседеть, а я — полысеть. У меня, как и у многих товарищей, есть свой немалый и очень убедительный опыт.
Он напомнил, что благодаря сплоченности студентов получено право на автономию, сказал, что митинг будет продолжаться{4}.
Все это резко противостояло тому, что Кондаков видел и слышал в стенах гимназии. В эти дни Вадим пишет домой:
«Наибольшее уважение завоевали марксисты своими предельно четкими, простыми и убедительными речами».
Студенты, видя в Вадиме хорошего товарища, выбрали его старостой курса. Неоднократно он председательствовал на собраниях, где принималось решение о бойкоте некоторых профессоров. Он близко узнал студентов, которые занимались революционной деятельностью.
С глубоким уважением и личной симпатией Вадим относился к Андрею Степановичу Кулеше, студенту-старшекурснику, члену комитета РСДРП.
Большим авторитетом среди студентов пользовался П. Л. Драверт — студент, успевший проявить себя в научно-исследовательской работе, и вместе с тем активный революционер. Он водрузил на главном корпусе университета красный флаг.
Большое влияние на молодежь оказывал и молодой татарский поэт Габдулла Тукай{5}. Его стихами увлекался Вадим.
Ближайшим другом Тукая был Хусаин Ямашев{6}, возглавлявший тогда татарскую группу РСДРП. Они оба для Вадима Кондакова явились примером высоких стремлений. Он долгие годы бережно хранил строки, написанные Тукаем в память X. Ямашева: