Он взял чашку чая, шумно прихлебывая, допил ее и встал.
– Не бойся, ты никогда больше меня не увидишь.
Мистер Полли пошел к двери.
– А яйцо было вкусное, – сказал он, секунду помешкав, и вышел…
Энни была в лавке.
– У хозяйки небольшой шок, – сказал мистер Полли. – Она, видно, помешана на привидениях. Я не совсем понял, в чем дело. До свидания!
И он ушел.
Мистер Полли сидел вместе с дородной хозяйкой за одним из зеленых столиков позади гостиницы и пытался разгадать тайну жизни. Был ясный тихий вечер, когда воздух прозрачен и чист и видно далеко вокруг. Особенно красива в этот час была излучина реки. По воде на фоне прибрежной зелени плыл лебедь. Река текла, величаво и покойно, повинуясь судьбе. И только там, где над водой стояли камыши, блестящая поверхность ее слегка рябилась. Три стройных тополя четко отпечатывались на золотисто-зеленом закатном небе. Все мирно дремало в неге, осеняемое огромным, благодатным, кристально чистым сводом неба. Всюду был разлит покой, безмятежность, доверчивость, как бывает в доме, где ждут младенца, на всем лежала печать полного умиротворения. В этот вечер мистер Полли решил, что всякая вещь на земле совершенна и должна приносить счастье. Просто не верилось, что жизнь может порождать раздор и горе, что есть иная тень, нежели та, какую отбрасывает безмолвный лебедь, иной ропот, чем тот, что родится, когда вода, журча, обегает мерно покачивающийся на цепи шест. И ум мистера Полли, взволнованный и примиренный этой разлитой кругом красотой, мягко, но настойчиво пытался связать в единое целое обрывки воспоминаний, которые то всплывали, то снова тонули в его сознании.
Он заговорил, и его слова, подобно резкому удару хлыста по зеркальной воде, нарушили очарование, которым была полна его душа.
– Джим больше никогда не вернется, – сказал мистер Полли. – Он утонул пять лет назад.
– Где? – удивленно спросила хозяйка.
– Далеко отсюда. В реке Медуэй, в Кенте.
– Господи помилуй! – воскликнула хозяйка.
– Это правда, – подтвердил мистер Полли.
– Откуда ты знаешь?
– Я ходил к себе домой.
– Куда?
– Это не имеет значения. Я был там и все узнал. Он пробыл в воде несколько дней. На нем был мой костюм, и они приняли его за меня.
– Кто они?
– И это не имеет значения. Больше я к ним никогда не вернусь.
Хозяйка с минуту молча смотрела на него. Сомнение в ее глазах сменилось спокойной уверенностью. Потом взгляд ее карих глаз устремился на реку.
– Бедняга Джим! – проговорила она. – Он никогда не отличался тактом. – И едва слышно добавила: – Не могу сказать, что жалею о нем.
– Я тоже, – откликнулся мистер Полли. И, сделав еще одну попытку выразить свои мысли, сказал: – Но ведь оттого, что он жил на свете, хорошего было не много, не так ли?
– Не много, – согласилась хозяйка. – Всегда.
– Я думаю, на свете были вещи, которые его радовали, – глубокомысленно заметил мистер Полли. – Но только совсем не то, что радует нас.
Мысль опять ускользнула от него.
– Я часто размышляю о жизни, – проговорил он нерешительно. И попытался вернуться к потерянной мысли: – Когда начинаешь жизнь, все чего-то ожидаешь от нее. Но ничего не случается, и все становится безразлично. Человек начинает жить, но его представления о добре и зле не имеют ничего общего с истинным добром и злом. Я всегда был настроен скептически и всегда считал глупостью, когда люди делали вид, будто они в силах отличить добро от зла. Вот чего я никогда не делал. В моей глотке не застряло адамово яблоко, мэм. Нет, не застряло.
Он задумался.
– Однажды я поджег дом.
Хозяйка вздрогнула.
– И я нисколько не жалею об этом. Я не считаю, что поступил дурно. Это почти все равно, что сжечь игрушку, как я однажды сделал в детстве. Я чуть не зарезал себя бритвой. Кто не пытался сделать то же? Хотя бы в мыслях. Почти всю жизнь я провел как во сне. Как во сне и женился. Я никогда не составлял никаких жизненных планов, я никогда не жил. Я прозябал. Все происходило со мной по воле случая. И гак с каждым. Джим ничему не мог помешать. Я стрелял в него и хотел его убить. Ружье выпало у меня из рук, и он схватил его. И чуть было не убил меня. Не нырни я в канаву… Странная то была ночь, мэм… Но если уж говорить начистоту, я не обвиняю его. Я только не понимаю, для чего все это…
– Как дети. Как расшалившиеся дети, которые иногда делают друг другу больно…
– Над нами тяготеет какое-то проклятие, – заключил мистер Полли. – Мы имеем не то, к чему стремимся, считаем добром не то, что в самом деле добро. Мы счастливы не тем счастьем, которое завоевали сами, и счастье других не наша заслуга. Есть характеры, которые нравятся другим, за них борются, есть характеры, которые не нравятся никому. Это надо понимать и не удивляться последствиям… Вот Мириэм всегда старалась…
– Кто это Мириэм? – спросила хозяйка.
– Ты ее не знаешь. Она ходила по дому, нахмурив лоб, и изо всех сил старалась делать не то, что хочется…
Мистер Полли совсем потерял нить.
– Если человек толстый, он ничего не может с этим поделать, – после недолгого молчания сказала дородная хозяйка, стараясь попасть мистеру Полли в тон.
– Ты действительно не можешь, – отозвался мистер Полли.
– Это и хорошо и плохо…
– Так же, как и моя сумбурная речь.
– Если бы я не была такой толстой, мне не дали бы лицензии…
– Нет, но чем же мы все-таки заслужили такой вечер? – воскликнул мистер Полли. – Господи, только глянь!..
И он обвел рукой весь огромный небосвод.
– Если бы я был итальянцем или негром, я бы приезжал сюда и пел песни. Иногда я люблю свистеть, но, черт побери, душа у меня в это время поет. Порой мне кажется, я живу только для того, чтобы любоваться закатом.
– Думаю, что было бы мало толку, если бы ты только любовался закатом, – сказала дородная хозяйка.
– Согласен, мало. И все-таки я люблю закат. Закат и все прочее, что должен любить.
– От них никакой пользы, – глубокомысленно заметила дородная хозяйка.
– Кто знает? – отозвался мистер Полли.
В хозяйке вдруг заговорили более глубокие струны.
– Все равно в один прекрасный день придется умереть, – оказала она.
– В некоторые всади я как-то не верю, – ответил мистер Полли. – Во-первых, я не верю, что ты можешь быть скелетом. – Он протянул руку в сторону соседской изгороди. – Посмотри на эти колючки, как они красивы на фоне оранжевого неба. А всего-навсего жалкие колючки. Вредный сорняк, если уж говорить о пользе. Какой от них толк? А ты взгляни на них сейчас!
– Но ведь дело не только во внешнем виде, – заметила дородная хозяйка.
– Всякий раз, как выдастся красивый закат в а буду не очень занят, – сказал мистер Полли, – я буду приходить сюда и сидеть здесь.
Дородная хозяйка обратила на него взгляд, в котором радость боролась с каким-то смутным протестом, а потом стала смотреть на колючие кусты, рисовавшиеся пагодами на фоне золотистого неба.
– Хорошо бы приходить сюда почаще, – сказала она.
– Я буду.
– Не каждый день, – проговорила она почти шепотом.
Мистер Полли некоторое время сидел задумавшись.
– Я буду приходить сюда каждый день, когда стану привидением, – сказал он.
– Испортишь другим удовольствие, – возразила дородная хозяйка, перестав заботиться о деловых качествах мистера Полли и переходя на более подходящий к его настроению тон.
– Я не буду страшным привидением, – сказал мистер Полли после небольшой паузы. – Я буду такое прозрачное, доброе, мягкое привидение…
Они не сказали больше ни слова, а просто сидели, наслаждаясь теплом летних сумерек, пока в наступившей темноте не перестали различать лиц друг друга. Они ни о чем не думали, погруженные в спокойное, легкое созерцание. Над их головами бесшумно пронеслась летучая мышь.
– Пойдем домой, старушка, – сказал наконец мистер Полли, вставая. – Пора ужинать. Нельзя же, как ты говоришь, сидеть здесь вечно.