— Я смотрю, мистер Пэйн, вы часто приходите встречать поезда из Норвича, — стараясь вызвать доверие, заговорил он. — Видно, у вас с ними связаны какие-то воспоминания? Мне показалось, печальные воспоминания. Жаль, что мы не умеем избавляться от горьких дум. И никто нам не может в этом помочь. Я испытывал это на себе.
Похоже, ветлугинский монолог задел старика. Он взглянул на него недоверчиво, пытаясь понять: искренен ли он? А Ветлугин напористо продолжал:
— И сами мы не способны ни себе помочь, ни другим. Лишь немного посочувствовать. Пожалуйста, скажите мне правду.
— Я давно уже умер, — глухо и устало произнес старик. — Это кажется, что я живу. Но Он не хочет меня брать к себе. Я не знаю почему. Наверное, потому, что мы о Нем вспоминаем только тогда, когда боимся смерти: на войне... в старости... во время тяжелой болезни. В этом правда. — Фил Пэйн обиженно и осуждающе посмотрел на Ветлугина. — Вы зря возбуждаете во мне воспоминания. Зачем вам это?
— Простите, мистер Пэйн, — потупился Ветлугин, — но, честно признаюсь, мне хочется что-то большее понять в жизни.
Старик молчал, но не уходил. Молчание затягивалось, и Ветлугин почувствовал, что на этом разговор может завершиться.
— И все-таки, дорогой мистер Пэйн, скажите, пожалуйста, почему вы, похоже, каждый день встречаете поезда из Норвича?
— Я там жил. Я там родился. Потом случилось несчастье. Много несчастий. — Фил Пэйн говорил как бы даже не Ветлугину, а прежде всего себе. Вроде бы ему самому теперь захотелось ответить на ветлугинский вопрос. — История несчастий, сэр, всегда поучительнее истории успехов. Можете мне поверить. А мои несчастья начались давно. — И тут наконец он стал вспоминать: — У нас с женой было две дочери, и они уже вышли замуж, когда она умерла. Старшая с мужем уехала в Австралию, а младшая осталась в Норвиче. Три года назад я тяжело заболел, и все думали, что я умру. Тогда-то дочь и убедила меня продать мой дом в центре города. Ее муж, Фрэнк Хатчесон, взял за него очень хорошие деньги, потому что это место пришлось по вкусу большой фирме. Фрэнк Хатчесон вложил деньги в авторемонтный бизнес. Он всегда мечтал иметь собственную вывеску...
Ветлугин сразу представил этого человека, хотя старик ни штришком не обрисовал его внешность. Однако не во внешности Хатчесона заключалась его суть, а в той мечте о собственной вывеске, которую можно обнаружить в глубине души каждого второго англичанина. Пусть мелкий бизнес, пусть только своими руками или с помощью самых близких, но — под вывеской! В этом — тщеславие и мечта, в этом — сущность половины англичан, по крайней мере, в последние триста лет. И когда англичанин достигает собственной вывески, тут же меняется его психология: он уже не рабочий, если им был, а владелец — мясной лавки, книжного магазинчика, авторемонтной мастерской, да чего угодно! Важно, что появляется вывеска: «Мясники братья Мур», «Смит и Сын, книготорговцы», «Хатчесон и компания, ремонт автомашин» и так далее. Из безвестности — на всеобщее обозрение; из толпы — в личности. Кроме того, своя вывеска означает не просто достаток, а хоть малый, но капиталец, который, кстати, преумножается, по крайней мере при поворотливости и благоприятной конъюнктуре.
Между прочим, думал Ветлугин, меняется не только психология, но и характер — появляется черствость и чопорность; и, естественно, меняется политическая окраска — если до вывески был красный лейборист, то с ней обязательно превратится в синего консерватора[23]. Это на Британских островах так же традиционно, как вежливость и лужайка перед домом, как сдержанность, хладнокровие, ироничность, как постоянство в еде — ежедневные порридж, яичница с бэконом, чай с молоком в пять часов; как гольф, крикет, хобби — из поколения в поколение... И еще бескомпромиссная жестокость к тем, кто мешает... Именно обо всем этом подумал Ветлугин, вообразив по сути портрет Фрэнка Хатчесона, зятя старика.
А тот продолжал в печальной подавленности:
— Мне никогда не нравился этот человек: он пойдет на все, чтобы добиться успеха. Представьте, сэр, после больницы я появился в его доме, а он мне заявил, что мое место на кладбище. Он сказал, что не намерен содержать такую старую рухлядь, как я. Самое страшное, сэр, в том, что моя дочь его поддержала.
— И потому вы очутились в Лондоне?
— Почти так, сэр. Но сначала я добивался, чтобы, Фрэнк Хатчесон вернул мне деньги за мой дом. Но оказалось, я отдал все права дочери, когда они составляли бумаги на продажу, — Фил Пэйн устало вздохнул. — Они, конечно, выделили мне некоторую сумму, выгнав из своего дома, но скоро она кончится. Впрочем, я давно уже умер... Однако, — добавил он, — мне еще доставляет удовольствие встречать знакомые лица из Норвича.
23
Традиционные партийные цвета флагов, лозунгов, частей одежды и т. п. У лейбористов — красный, у консерваторов — синий, у либералов — оранжевый.