На этом этапе Бекингем скорее желал примирения, нежели открытого столкновения. Он все еще мечтал сделать Францию участницей великой антииспанской коалиции. Он приказал вернуть хозяевам захваченный несколькими месяцами ранее гаврский торговый корабль «Святой Петр». Однако Ришелье отказывался отпустить приведенные Пеннингтоном корабли, которые он нанял на 18 месяцев и соответственно заплатил за них. По сути, ни Бленвиль, ни граф Холланд не могли сделать ничего толкового, чтобы сблизить английскую и французскую точки зрения, притом что отношения между королем Карлом и королевой Генриеттой продолжали ухудшаться.
Весьма неожиданно одной из жертв парламентской сессии стал хранитель печати Уильямс, верный сторонник и друг Бекингема еще с тех далеких времен, когда тот женился на Кейт Мэннерс.
Уильямс не был политическим гением, но обладал ловкостью, порождаемой здравомыслием. Мы помним, какие он давал советы Бекингему в деле против монополий в 1621 году [63] и в случаях нападок испанцев на фаворита в 1624 году [64]. Так что у главного адмирала были все основания дорожить его дружбой. Однако Уильямсу решительно не нравились воинственные проекты его покровителя. Он откровенно придерживался умеренных взглядов, разделявшихся большинством англичан: враждебное отношение к Испании – само собой, но главнее всего – положение дел внутри Англии и гражданский мир.
Вдобавок к этому, Карл I, в отличие от своего отца, недолюбливал хранителя печати. Его советником в религиозных делах стал епископ Лод, которому Яков I не доверял по причине его нетерпимости к кальвинистам. Лод же пылал жгучей ненавистью к Уильямсу, что объяснялось как теологическими, так и личными причинами (из-за их давнего соперничества за деканство Вестминстера64).
Уильямс возражал против преждевременного роспуска парламента в августе 1625 года. Карл не простил ему этого: 25 октября Уильямсу было предложено сдать государственную печать и удалиться в свое линкольнское епископство. Со стороны молодого короля это была грубая ошибка. В последующие годы при решении конфликтов, которые отныне стали отличительной чертой его правления, Карлу пригодились бы умеренная позиция и мудрость Уильямса.
Согласно общему мнению, опала хранителя печати была делом рук Бекингема. «Власть герцога над королем столь сильна, что те, кому он хочет оказать милость, пользуются всяческими почестями, а те, кому он желает зла, оказываются повержены», – написал в ноябре один из тех, кто внимательно наблюдал за английской политикой {311}. Возможно, это было не совсем так, но общество проявляло почти полное единодушие. И фавориту предстояло пожинать плоды этих настроений.
Уильямса сменил честный юрист, генеральный прокурор Томас Ковентри, который вплоть до своей смерти в 1640 году оставался самым дисциплинированным и самым бесцветным министром, проявлявшим постоянную враждебность к католикам. Он не был человеком, с которым Бекингем мог бы совместно решать серьезные проблемы. Он тем более не был тем, кто в случае необходимости мог бы оказать герцогу поддержку.
Глава XVII «Именно от него исходит все зло»
Со времени разрыва отношений с Испанией Бекингем задался целью, к достижению которой без колебаний привлек нового короля: он хотел возглавить морскую экспедицию, чтобы напасть на короля Филиппа на его собственной территории и доказать всему миру, что возвращаются времена подвигов Дрейка и Рэли. Таким образом удалось бы еще раз подтвердить господство Англии на море, а правление Карла I вписало бы славную страницу в историю.
Помимо всего прочего, этот проект полностью соответствовал желанию парламента, высказанному в конце правления короля Якова. У всех еще звучало в ушах громкое заявление Джона Элиота: «Мы бедны, а Испания богата. Вот где следует искать нашу Индию!» Поэтому казалось, что планируемая Бекингемом экспедиция получит поддержку народа.
Что касается Карла, то он искренне верил, будто, послав флот к берегам Испании, он весьма серьезно повлияет на возможность восстановления сестры и зятя на троне Пфальца, а этого он упорно добивался. Он явно рассчитывал, что Испания, будучи атакована и отрезана от американского золота, отступит в Нидерландах и Германии. Возможно, он просто принимал желаемое за действительное, как ему не раз случалось поступать и в дальнейшем. Именно этот вопрос с недоумением задавал себе шведский посол, которому король за несколько дней до отправки экспедиции заявил: «Я стану воевать с Испанией до тех пор, пока мой зять не будет восстановлен в правах, даже если это будет стоить мне короны» {312}.