Уверенный в дружбе и благосклонности государя – каковые, по сути, никогда не иссякали, за исключением нескольких случаев, когда они были ненадолго омрачены (об этом мы еще расскажем), – Бекингем окончательно утвердился в роли важного вельможи и высокопоставленного чиновника, признанного не только в Англии, но и за границей.
Его состояние было весьма значительным и постоянно росло за счет королевских даров и, надо признать, также за счет подарков от тех, кому фаворит оказывал поддержку. Таковы были нравы эпохи, но в данном случае нет оснований говорить о продажности, поскольку все (или почти все) современники признавали, что Бекингем был готов замолвить словечко перед королем только за тех претендентов на должности, чьи порядочность и компетентность не вызывали сомнений. Даже когда в 1626 году парламент начал против него судебное расследование, обвинители не смогли представить ни одного доказательства, подтверждающего обвинение в коррупции.
В Лондоне главный адмирал жил в роскошном особняке, называвшемся Уоллингфорд-Хауз (Wallingford House), приобретенном им в 1618 году у впавшего в немилость зятя лорда-казначея Суффолка. Что касается загородной резиденции, то в 1619 году он сменил замок Уэнстед на прекрасное поместье Барли-на-холме (Burley-on-the Hilt) неподалеку от родительской вотчины Бруксби и от замка Бельвуар, где жил граф Рутленд. В том же году он купил в Эссексе замок Ньюхолл (New Hall), который также носил название Болье. Отныне это поместье стало его любимым местом жительства, поскольку замок находился неподалеку от основных охотничьих резиденций короля.
Позже, в 1622 году, Бекингем задался целью купить у канцлера Бэкона (после того, как тот подвергся судебному преследованию) роскошную резиденцию Йорк-Хауз, находившуюся рядом с дворцом Уайтхолл. Ему это удалось после довольно серьезной и, прямо скажем, неблаговидной ссоры.
Находясь в Ньюхолле, «дорогой Стини» всегда был в распоряжении короля Якова. В бесчисленных письмах последнего, писавшихся по утрам и доставлявшихся курьером, содержатся просьбы к фавориту приехать к государю после обеда или вечером. Иногда приглашения были адресованы одному Бекингему, иногда его приглашали вместе с Кейт и «малышкой Молли». Порой король сам наведывался в Ньюхолл. Джордж захлебывается от восторга: «Мои олени ликуют, мои телята тучнеют, мои испанские пулярки прыгают от нетерпения, малышка Молли, старшая Молли [графиня-мать?], Кейт, Сью [Сьюзан, сестра Бекингема] и Ваш Стини ожидают в субботу Вашего приезда и целуют руки своего дорогого папы и Бэби Чарлза [принца Карла]. P. S. Клянусь, что последние слова, которые я Вам сказал, настолько соответствуют истине, что я мог бы присягнуть на святом Евангелии и засвидетельствовать это при святом причастии» {102}. Последняя фраза кажется нам загадочной; возможно, она намекает на какую-то размолвку между Яковом и Стини. Здесь мы касаемся самой интимной стороны их взаимоотношений.
В своих обширных владениях Бекингем вел обычную жизнь вельможи его времени: охотился, устраивал балы, приемы, пиры.
У него была врожденная любовь к роскоши и красоте. Он жил в эпоху искусства барокко, в которую в Англии были широко распространены итальянские произведения искусства, – одни лишь пуритане считали их отвратительными и называли «скандальными картинами папистов» и «дьявольскими идолами». Джорджа Вильерса это не волновало. Его друг Генри Уоттон, посол в Венеции, приобретал для фаворита полотна Тициана, Бассано, Веронезе. Художник Балтазар Жербье, чьи произведения были популярны в Европе, состоял с ним в переписке. В их письмах дипломатические переговоры соседствуют с сообщениями о выставленных на продажу и доступных для приобретения произведениях.
Современники считали, что именно благодаря страсти Бекингема к искусству принц Карл, будущий король Карл I, стал одним из знаменитых меценатов своего века. В последней главе этой книги мы дадим обзор коллекций Бекингема и расскажем об их судьбе после его смерти.