– Волосы растут у него не как у взрослого.
– Но он такой большой, – заключила она. – Так как на груди очень сильные ожоги, понятно, что все волосы опалились.
– Я говорю не о его груди, дура, о его пах…
– Мортимер, прекрати, пожалуйста!
Лорелея вздрогнула. Слова прозвучали почти как выговор, так строго, насколько хватило смелости у отца. Мортимера это очень разозлило. Ей повезло, что он успокоился, хотя, может быть, впервые в жизни Лорелея жалела, что брат не договорил до конца.
Дорога была так ухабиста, что экипаж страшно трясло, и Лорелея едва не упала на раненого. Его грудь поднялась, но вместо стона боли из горла вырвался только жалкий хрип и бульканье.
– Простите. Я не хотела, – всхлипнула она.
Потеряв равновесие, она упала на колени, повиснув над ним, и слегка коснулась его пальцами в поисках опоры, стараясь не причинить боли его содрогающемуся телу.
Но тщетно. Он был одной сплошной раной.
Слезы брызнули у нее из глаз и упали на его израненные пальцы.
– Утка, может, все-таки сядешь? – самоуверенный голос отца напомнил ей набирающий силу звук свистка оставленного на плите чайника. – Не подобает благородной барышне ползать по полу.
Вздохнув, она облокотилась на обитое золотым бархатом сиденье, пытаясь подняться и снова сесть.
Но почувствовала, как кто-то с силой дернул ее за локоть, не давая подняться.
– Лорелея, я сказал – сядь! – негодовал сэр Роберт.
– Я не могу, – задыхаясь, с опаской промолвила она. – Он не отпускает меня.
– А это что еще здесь такое? – Мортимер стер с напряженных мышц предплечья несчастного грязь, но под ней темнело пятно. Когда он очистил получше, начал проступать рисунок с искусными углами и изгибами, отталкивающий и притягивающий одновременно, а также четкий и ясный, если бы не многочисленные раны.
– Птица какая-то? Змий-искуситель?
– Нет, – покачала головой Лорелея, внимательно изучая причудливые очертания. – Это дракон.
Глава вторая
Вдох причинял ему нестерпимую боль, выдох – непереносимые страдания, – и каждый длился как будто целую вечность.
Стараясь не поддаваться панике, едва не вызванной страхом и болью при пробуждении, он лежал в полной темноте с повязкой на глазах. Он начал восстанавливать череду событий. Неистово с твердой решимостью восполнял в памяти горестную летопись произошедшего.
Что он знал: он человек, рожденный в скудельнице. Повитух, отправивших его в чуждый мир, звали огонь и мучение. Братьями ему были вороны, пировавшие мертвечиной.
Огонь был щелочью, химикатом, которым облили трупы, чтобы быстрее разложились.
Мучение и больше ничего.
Он страдал амнезией. Смысл слов для него ничего не значил. Бестелесные голоса постоянно повторяли это с возрастающим интересом.
Голова была настолько повреждена, что им пришлось полностью забинтовать ее, оставив только рот. Постоянные головные боли не давали ему покоя, и в особенности непрерывная пульсирующая боль в виске.
Он жил в Англии, но не помнил где.
У него было пять переломов: сломана левая лодыжка, два ребра, ключица, нос.
В глазу что-то лопнуло, от чего тот покраснел и вздулся.
Вчера он сел и смог приподнять раненое плечо немного выше, чем прежде, хотя оно все еще оставалось крепко прижатым к груди повязкой.
Ожоги перестали мокнуть, покрылись корками и струпьями и начали зарубцовываться.
И хотя он не видел, но слышал превосходно.
Все, что знал о себе и своем окружении.
Уже несколько недель он находится среди незнакомых людей.
Внимательный врач: доктор Холкомб. Человек с грубым голосом и осторожными руками, работающий резковато, но действенно. Холкомб собрал почти всю информацию о врачах, разбирающихся в медицине и нет.
Дряхлый старый дурак: сэр Роберт Везерсток, граф Саутборн. Обеспокоенный. Удрученный. Нерешительный. Постоянно возился с чем-то, что издавало глухие щелчки. Часы? Его шаги шаркали по полу, как по наждачной бумаге, а голос, когда он говорил шепотом, часто дрожал.
Человек, которого он хотел убить: Мортимер Везерсток. Тот, кто презрительно и колко разговаривал с другими. Каждое замечание было странным и мрачным. Каждый ответ – оскорблением. Его шаги гремели, словно удары молота, расшатывая и без того натянутые до боли нервы. В те редкие моменты, когда приходил Мортимер, резко поднималась температура. В сердце клокотала ненависть, а с губ срывалось яростное рычание.