Поэтому до утра не смыкая глаз, с железным прутом пролежал я той ночью в койке – вот как бывало.
Припоминаю, что не спрашивал Германа о причине того как попал сюда, да и сам он обходил этот вопрос стороной. Мне думалось, что мы понимаем друг друга, этого вполне хватало.
Жизнь шла, я встретил хорошую девушку, женился на ней, появились двое сыновей, теперь уже взрослые ребята.
В тюрьме тоже время не стояло на месте. Как птицы, годы быстро пролетали один за другим, почти не оставляя следа.
В один из после новогодних дней, на прием, прихрамывая, зашел Герман одетый в толстую, перештопанную фуфайку, сейчас это был уже пожилой мужчина, в осанке его проглядывала некоторая согбенность, лицо испещрили тяжелые морщины, а голова стала совсем седой. Но все же глаза были, казалось с отблеском того самого огня, мною увиденного двадцать три года назад впервые. За долгие года общения, мы в некотором роде сдружились.
С чем сегодня Герман? – Поздоровавшись первым, спросил я приветливо как всегда.
Старческая грудь грузно поднявшись выдала горький вздох. Прощаться пришел.
Не вижу радости.
Знаешь Макс, (так он называл меня почти с самого начала пребывания в застенках)– мне завтра на свободу.
Как планируешь жить?
Ты смеешься надо мной? Ни кола ни двора, сиделец, с пачкой болячек, годный лишь может для анатомического музея, со слабой ироничной улыбкой заметил он – о какой жизни ты говоришь?
Стиснув мою кисть в рукопожатии – Герман продолжил: благодарствую Макс, среди этого бардака, ты один из не многих кто поддерживал во мне человеческое, не дал утонуть в этой грязи, хотя испачкался я здорово.
Тебе что ни будь нужно?
Нет! И извини за прошлые грехи.
Сколько воды утекло, не будем, жизнь продолжается. У меня ее давно нет Макс, закончилась она еще до того как я попал сюда.
Ты хочешь поговорить об этом?
Да, так думаю мне, будет легче. Ведь поначалу ненавидел тебя, впрочем, лютой ненавистью любого вашего брата. Что бы тебе понять Макс, загляну поглубже в прошлое.
Воздух был полон ароматов расцветающих деревьев, автобус не лениво ехал по городу собирая сонных попутчиков и я восемнадцатилетний парнишка на нем добирался в военкомат.
Лицо Германа буквально сияло, он прокручивал с удовольствием эти кадры былого.
Вообрази такую картину, в мое не юношеское сознание, проникла девушка ангел. На одной из остановок она вошла, перед самым отправлением, словно долгожданная заря на горизонте после затяжной, темной ночи и отняла сердце на всегда. Немного ниже меня ростом, с виду лет семнадцати, в зеленом платьишке с рисунком больших, желтых цветов, точенная, будто с картины фигурка, голубые, чудесные глаза, рыжие как огонь волосы и главное улыбка. Она не оставила не единого шанса на спасение, душа пропала безвозвратно, я был пленен, обезоружен Макс.
Герман рисовал руками в воздухе формы и образы, живо представляя все что происходило, совершенно забыв о возрасте.
К моей бесконечной радости, мы познакомились, звали ее Маша и училась на первом курсе института, на факультете филологии. Сердце билось, наверное, раза в три быстрее, чем прежде. По-моему я ей тоже понравился, а перед тем как мне уйти в армию, мы стали ходить на свидания.
Родители интеллигенты: папа доцент кафедры истории и мама с какой то там княжеской родословной, были категорически против этой дружбы. Еще бы детдомовский пацан, без роду и племени, а куда метит?! Мне было наплевать на их мнение, но надо было, считаться с чувствами Маши и я не вступал в конфликт.
Первый год в армии, приходили ко мне регулярно письма, полные тепла, на которое только способно женское сердце, – энергия, чувства, эмоции воплотились в заветную форму, таковыми представлялись эти кусочки бумаги. Но потом, как то резко все прекратилось. В какой мере можно страдать в такой ситуации поймет только тот кто прошел через тоже. Я злился на нее, то на себя теряясь в вопросах о причине произошедшего.
Второй год тянулся мучительно долго, вестей от дорогой мне Маши так и не было.
Первым делом вернувшись в родной город, не снимая солдатского обмундирования я направился к ее дому. Как сейчас помню – то морозное утро, стою, дрожу, будто тысячи ледяных иголок пронизывали пальцы, но продолжал названивать в дверь.