Борьба накалялась год от году. Если Казань была взята после нескольких приступов, то астраханцев казаки и вятичи разбили наголову одним налётом. Защитники крепости бежали, а Ямчурчей-царь ускакал к Азову. Тем временем усилилась вражда между самими ногайскими князьями, ногайцы уничтожали сами себя. Как замечали впоследствии историки, Ногайская орда пала не столько под ударами московского войска, сколько по причине жестоких внутренних неурядиц и борьбы за власть ногайских князей.
После нескольких дней жестокой резни между братьями-князьями Измаилом и Юсуфом Измаил одолел Юсуфа, но от ногаев осталась лишь горстка. Остальные бежали и рассеялись по побережью. Сохранив стада овец и лошадей, они основали кочевые улусы и нападали на казаков, к тому времени ослабевших от голода и болезней, от непривычки к чужому климату.
И здесь суждено было свершиться событиям, которые определят дальнейшую судьбу Ермолая.
4
Ермолаю была по душе казачья жизнь. В ней он всегда знал, что надо делать. Это давало ему смелость и лёгкость. О былой посадской жизни вспоминал редко, но к степи не мог привыкнуть и часто тосковал по лесу.
В тот день их казачий отряд держал путь к донской станице Темкинской. На пути хоть бы «деревце. Кругом выжженная трава да уныло-однообразный ковыль. В горле першило от горького запаха полыни. Небо давало полную волю нещадному солнцу. И если бы не свист сусликов, можно было бы подумать, что в степи нет ничего живого. И казалось, что степи не будет конца.
Но Ермолай не даёт себе расслабиться. Вид у него строгий. Над твёрдыми, красивого рисунка губами набрал силу молодецкий ус. Молодой казак и коня себе добыл знатного: рослый донец с мускулистой грудью, тонкими сильными ногами, серой масти. Блестящая кожа отливала то серебром, то как будто прозеленью. Имя Смарагд, что значит «камень изумруд». Гордое имя, достойное такого отвага, каким был его храбрый конь. Или думаете, что бессловесная тварь не может быть храброй? Или умной? Смарагд не хуже хозяина знал, как выбрать удачный момент, чтобы врубиться в самую сечу, как уклониться от сабельного удара. Разве не конём счастье казацкое держалось? Хоть и говорят, что конь везёт, а Бог несёт, но Ермолай знал, что допрежь всего коню был он обязан своей казацкой планидой. Ишь, косит на меня сторожким взглядом, будто что-то прикидывает либо мысли мои хочет угадать. А какие мои мысли? Вот думаю, что места здесь дикие. На всём пространстве ни одного государева города не видать. Редко-редко, где по Дону селятся казаки, да и те в походах либо в бегах. Какая у них жизнь? Турецкий султан да азовцы шлют царю грамоту за грамотой: казаки-то воровские, Азову-городу досаждают, а про то не отписывают, сколь побили русских людей да пожгли деревень и хуторов. А сколь людей в плен увели! И не одних хлебопашцев, а и дворян, и детей боярских. Вот и пришло ныне время силой с ними переведаться, коней в их стадах поубавить да перекрыть дорогу из Азова в Дербент. Да и вестей всяких проведать. Похваляются, у крымцев-де много рук и глаз. А мы всё ж города русские под Крымом поставим. А дабы крымцы тесноты нам не делали, сами положим такой предел: не дружиться, а за сабли да воеваться. Мир таков, каким сделали его грехи наши.
Размышляя, Ермолай слегка ослабил поводья. Почувствовав это, Смарагд тотчас принялся играть с кобылкой, что шла почти вровень с ним, везя отрока, видимо, в ближайшую станицу. Кобылка косила на Смарагда горячим коричневым глазом. Он покусывал её слегка, отчего кобылка убыстряла свой бег. Была она не видная собой, вислозадая, но копыта будто точёные, красиво мелькают в беге. Смарагд нагоняет её и с лёгким храпом страстно дышит ей на круп. Она ткнулась ему в грудь. Но Смарагд вдруг ударил её задним копытом и вырвался вперёд.
«Ну, игрун, вот игрун, — восхищается Ермолай. — И ловок же. Себя не выдаст. Каков? Что в деле, что в игре».
Между тем впереди показалась станица. От самого шляха начиналась улица, вдоль которой темнели домики. В самой глубине улицы возвышалась песчаная плеть майдана[9].
— Майдан-то совсем лысый. Хоть бы трава росла, — сказал Ермолай.
— Ты не коняка, чтоб о траве заботу иметь, — хохотнул на это рослый молодой казак.